на территории любви
Она не любит смотреть слезоточивые сериалы про мексиканскую любовь, ревность и ненависть, всякие там "Санта-Барбары" и "Клоны", потому что убеждена: если бы какой-нибудь сумасшедший режиссер взялся отснять кадр за кадром ее жизнь, то наше ТВ "заткнуло бы всех за пояс".
Весь август поселок Захарищевы колотило: у дворовой полиции нравов - старушек на лавочках у подъездов - имелись свои версии происшедшей у Нефагиных беды. Одни говорили: на перилах балкона висел матрас, девочка его поправляла и, "не справившись с управлением", выпала с пятого этажа. Другие настаивали, что все дело в котенке, которого пыталась загнать домой семилетняя хозяйка. С котенка, понятное дело, какой спрос - он наверх, и девочка за ним наверх, он - в квартиру, а девочка - в могилу. Почему-то именно так беспощадно все и говорили, "в могилу", хотя, когда ее увозила "скорая", Олечка была жива, дышала самостоятельно и даже смотрела на окружавших ее взрослых.
Маму ее, Галину Николаевну, о том черном дне расспрашивать опасались. Оптимистка, певунья, красавица и любимица жизни в одночасье сделалась черной птицей и самым близким своим говорила, что много лет назад сказала ей гадалка в Кирове, мол, получит она, Галочка, от дочки своей младшей страшный удар. А Ольга росла здоровенькой, смышленой, заводной, играла исключительно в "войнушку" и только с мальчишками, и Галина, услыхав про "удар", весело подумала - родит, что ли, Ольга в
13 лет? А оно вон как повернулось. Вся жизнь разделилась на "до" 6 августа и "после".
Было утро, пекла блины на кухне, Оле сказала: "Быстрей причесывайся, все остынет". У той волосы длиннющие, не идет и не идет. "Ну хватит уж перед зеркалом вертеться", - в сердцах прикрикнула Галя, вошла в комнату, а она пустая, только дверь бал конная от ветра туда-сюда ходит, туда-сюда... Дальше уж и не помнит ничего как бежала по лестницам, как люди собирались вокруг ее девочки, застывшей на мокрой клумбе, как приехали милиция, "неотложка", что-то кололи, совали ваточку под нос, как Олечку уносили.
Но это оказалось не самое страшное. Начались операция за операцией: врачи ставили девочке какие-то пластинки, убирали ребра, подпиливали кости, вытягивали ноги, а лучше не становилось. За полтора года в травмбольнице Галина сделалась своей: спала на матрасике рядом с дочкой, подавала судна и кашу другим больным, мыла полы, писала письма тем, у кого переломаны руки, читала книжки "слепеньким". Потом ей открыто сказали - забирайте девочку домой, мы сделали все, что могли, она не встанет на ноги. Никогда.
А тут как раз "подвернулся" роман с местным травматологом - ну приглянулась ему красавица-мамаша, даром что вся страданиями издерганная. Он сказал мягко: "Галочка, зачем тебе уезжать в Захарищевы? Что там за рай? Поехали ко мне, будешь как за каменной стеной".
И она поехала - за каменную стену недостроенного коттеджа. Мама ее каждый день свечку ставила за семейное счастье молодых, плакала, что повезло дочке и внучке на хорошего человека. А у
"хорошего человека" было под городом десять соток земли, шесть хряков, шестьдесят кроликов и сорок цыплят. И все они вопили ужасно просили есть и пить. Галя вставала в пять утра, едва успевала сунуть тарелку каши своей "неходяшке" Олечке и впрягалась в "свинячью" работу. Муж уезжал в клинику засветло, возвращался за полночь, ужинал и отворачивался к телевизору: к больной Олечке он иногда не заходил неделями, смотреть ее приезжали другие врачи, коллеги мужа. Один из них, кстати, и сказал доверительно Гале: "Жаль мне тебя, красавица. У него ведь здесь и раньше "рабыни" жили, но дольше трех месяцев никто не задерживался, а ты скоро год живешь. Как терпишь-то?" "Да я ради Олечки, - призналась Галя, - думаю, он врач, будет за ней присматривать". "Это ты будешь присматривать - за его свиньями", - сказал жестко врач, сел в машину и умчался. А Гале сделалось страшно: новоявленный гражданский супруг уже вывез всю мебель из ее захарищевской квартиры и уговаривал продать жилье, чтобы построить на эти деньги свинарник. Хорошо, хватило ума, не продала. Словом, с фазенды она сбежала, прихватив на тяжеленной инвалидной коляске свое сокровище. Вошла в пустую квартиру, посчитала "капитал".
Раньше, когда на фабрике игрушек работала, они хорошо жили, к морю каждый год ездили, наряды шили к праздникам. Олечкина болезнь "прибрала" все: продали золотые побрякушки, книги, мало-мальски ценную одежду, посуду. И что всего больнее - проку никакого: Олечка температурит, язвы кровоточат, горб растет. Учителя, приходившие заниматься к ней домой, светлые души, посоветовали:
"Вам, Галина Николаевна, надо Олю в Бакулевский центр, в Москву, увезти - там бесплатно лечат, деньги нужны только на дорогу".
На какую дорогу - у нее на хлеб нет! Стиснула зубы, опять пошла "с шапкой" по родне. В школе Олечкиной дети сбросились, по копеечке несли - так трогательно. И, как оказалось, снова напрасно: бакулевские врачи не приняли - ребенок "тяжелый", случай не наш, поезжайте в ЦИТО. Дали им там комнатку небольшую, Олю всю перевертели, каждую косточку прощупали и рентгеном просмотрели: ножки не выпрямляются, спина проблемная - и ничего утешительного не предлагают, глаза отводят.
А тут как раз День Победы. Вот Галя и говорит: "А поедем-ка мы, Ольга, такие красивые и молодые, на Красную площадь". На площади как раз только-только парад закончился, зевак праздных не пускают, а Гале с инвалидной коляской разрешили пройти. А навстречу ей три женщины идут - с медалями, строгие, красивые, и одна давай Галю расспрашивать, кто они да откуда, да что за диагноз у ребенка. Оказалось, она личный повар у Дикуля, прославленного спортсмена и артиста цирка, который ставит на ноги, как Гале рассказали еще в Кирове, всех безнадежных. Про "безнадежность" случая меж тем Нефагиным вяло намекнули и в ЦИТО, и в российско-испанском центре. Впрочем, и долгожданный Дикуль тоже особой помощи не принес, хотя Галя купила его тренажер и пыталась то таской, то лаской загнать в его железные объятия Олечку.
Удивительная все-таки штука, жизнь. Вот сидела Галя Нефагина со своей доченькой в столице, с опустошением в душе, плакала беспросветно и совсем уж приготовилась с судьбой смириться, как вдруг ни с того ни с сего вздумалось ей напоследок прогуляться по парку Горького. Толкает впереди себя инвалидную коляску, громоздкую, как танк, а у коляски шина - пш-ш-ик! - и лопнула. Коляску заносит то вправо, то влево, вместе с ней таскает по парку и худющую Галочку. И вдруг останавливается рядом с ней машина, и веселый парень с веселыми глазами предлагает ее подвезти "как водитель водителя", раз такая беда на дороге приключилась. Парня звали Игорь, признакомившись, он вызвался стать личным московским Галиным шофером за очень умеренную плату и даже увез ее в больницу на Мичуринском проспекте, где Галя услышала незабываемые слова: "Ребенок наш, и случай наш - располагайтесь, лечитесь, у нас все очень недорого".
Только какое там недорого, если у Гали денег осталось лишь на дорогу домой. Вот Игорь ей и говорит: "Гал, ты знаешь, сколько нищие в Москве зарабатывают?" Та от него аж отшатнулась в ужасе. А он все свое гнет. "Ладно, - сдалась наконец Галя, - вези меня побираться, только подальше от Ярославского вокзала, чтобы знакомых не встретить". Написала ночью табличку: "Люди добрые, сами мы не местные" - и все в таком духе, Олечкину коляску поставила рядышком, хотя та ужасно стеснялась, ей ведь уже 12 лет было, она все понимала. И как пошли с метро люди, как начали класть ей в коробочку деньги - бумажки розовые, голубые, парни в цепях золотых и темных очках ей зеленую бумажку бросили (Галя ее дома рассмотрела - сто долларов, она никогда прежде иностранной-то валюты в руках не держала). Подходили какие-то принаряженные тетки, предлагали ей "сотрудничать вместе с девочкой".Галю трясло - она боялась, что ее сейчас или погонят отсюда, или отберут деньги, или, что всего ужаснее, отправят в рабство - сколько таких ужасных случаев в газетах описано. Но как-то все обошлось. Вечером Игорь привез их в гостиницу, и оказалось, что за день Галя "заработала" столько денег - не на один месяц лечения в больнице хватит.
И они лечились. А потом опять настали голодные времена - после операции Олечке вместо фруктов приходилось давать луковицу с черным хлебом. И снова выручили добрые люди - опубликовали ее крик о помощи в журнале "Домовой", и к ним в Мичуринку потянулись ходоки - несли сладости, виноград, доллары. И Оля пошла на поправку, ее "заковали" в корсет и уже ставили на ножки, и она уже чувствовала свои ножки. К ней приходили московские учителя и очень ее хвалили, говорили, что девочка умненькая, отлично все соображает и вон даже пишет стихи. Тетрадку с ее стихами Галя отвезла писателю Лиханову, и тот тоже очень их похвалил, и одно даже напечатали в "Литературной газете". Оле начали приходить письма со всей России, подарки. Словом, все складывалось лучше некуда, если бы не эти ужасные бесконечные переезды из Кирова в Москву, если бы не это вечное безденежье.
Для к тому времени уже блестяще закончила школу и мечтала о поступлении в вуз, на факультет иностранных языков, потому что отлично переводила с английского на русский и читала Шекспира в подлиннике. Институт тоже присмотрела, и мама Галя туда даже съездила, но там сказали - колясочников не берем.
Год Нефагины прожили в Лянгасове. Галина работала на почте, пенсии бабушкам разносила, а по вечерам мыла полы в бане. В этой же бане продавала билеты в кассе Оля. Утром мама завозила ее на коляске "на службу", днем прибегала покормить, вечером увозила. Весь год Оля не выпускала учебники из рук: она присмотрела в институте новый факультет - рекламы, книгоиздательства, редакторского дела. На него принимали инвалидов, требовалось только сдать три экзамена. Умница Оля сдала их блестяще, учится сейчас на втором курсе, живет в общежитии. Она красивая, свободная и веселая, как мама. Она ездит на своей легонькой коляске по всей Москве и мечтает о престижной работе. На днях ее показали в программе "Время", где она от лица студентов очень достойно держала речь и рассказывала, как замечательно можно жить, если научиться держать удар, улыбаясь. Улыбаться Оля умеет - это у нее от мамы. Мама до сих пор красавица и оптимистка и ни за что бы в редакцию за помощью не обратилась, если бы не новый поворот судьбы.
"Поворот" называется компьютер. Именно его рекомендуют приобрести всем старшекурсникам в личное, так сказать, пользование. А у Нефагиных лишних денег нет. Галина Николаевна сходила в управление соцзащиты, и ей обещали помочь, но дело продвигается медленно, и Галина Николаевна понимает, что не все сразу делается, да еще ей сказали, что компьютер Ольга получит слабенький, а не новый - за 30 тысяч. Деньги, конечно, огромные, даже для управления, а уж для нее, почтальона, и тем более. У районного общества инвалидов тоже нет возможности помочь Оле, хотя они ею очень гордятся не всякая девочка с таким сложным диагнозом поступит и станет блестяще учиться в столице. Искать спонсора Галина Николаевна опасается, очень уж странно они на нее глядят, и ей сразу вспоминается история с доктором и его "рабовладельческим строем". Остается одна надежда - на людскую доброту и сострадание. На то, что прочитают и отзовутся. На то, что вечный бой с жизнью закончится если не победой, то хотя бы перемирием лет на 40. К тому времени Ольга уже вырастет, и все, наверное, сложится как нельзя лучше. И если про них, Нефагиных, кто-то отважится снять фильм, они с удовольствием, такие взрослые и удачливые, сядут у телевизора и полюбуются. Ох и наревутся...
