Кто-то из известных справедливо сказал: у России есть великая провинциальная литература! Мне кажется, что слова эти были произнесены с оттенком грусти, ибо эта великая литература до сих пор не проявлена в полной мере, это во многом terra incognita. Даже в большей мере, чем "потаенная литература", а совсем еще недавно -и русского зарубежья. И эту несправедливость, видимо, остро чувствовал Виктор Петрович Астафьев. Именно он, а не Министерство печати, не издатели обеих столиц, не Союз писателей СССР (в ту пору он еще существовал) озадачил себя. Как говорил Астафьев: "Возникла у меня потребность составить две книги: одну - книгу рассказов, новелл, этюдов, отрывков из повестей и рассказов писателей, живущих и работающих в областях и краях России, открыть нашим читателям разбросанную по необъятным просторам хотя бы часть той, настоящей литературы, которая затерялась, утонула в потоке серого многокнижья. Но работа эта очень большая, сложная, в одиночку мне ее не одолеть. И тогда пришло ко мне решение - составить книгу хотя бы "Одного стихотворения" россиян, ориентируясь при этом в основном на профессионально работающих поэтов..."
И эта антология "Час России" вышла в 1988 году в издательстве "Современник". В ней триста семьдесят стихотворений и столько же авторов. Триста семьдесят маленьких праздников. Больше того, как заметил позднее в одном интервью Виктор Петрович, доходило до обмороков, так сильно было потрясение некоторых, никогда не печатавшихся в столице авторов - напечатали!
С астафьевской антологией у меня тоже связаны свои воспоминания. В ту пору я возглавлял Ивановскую писательскую организацию. Я, естественно, сообщил о задумке красноярцев ивановским поэтам: так и так, посылайте в Красноярск два-три стихотворения. А сам лично отобрал стихи Николая Тютяева из поселка Нерль, который, приехав как-то в Иваново, оставил мне тетрадку со своими поэтическими опусами, и тоже отослал в адрес Астафьева.
И какова же была моя радость, когда в "Часе России" было напечатано, вместе с десятью ивановцами, и его одно стихотворение. Это была вообще первая публикация Николая. И что уж говорить про его ликование!
Чем больше я его узнавал, тем очевидней становилось, что этот нерльский мужичок, фабричный рабочий, живущий один как перст, не мыслит своей жизни без стихотворчества, влюблен в поэзию. И главное - росло его мастерство, мужало перо. А однажды, в минуту откровения, Николай признался, что им владеет дерзкая мечта - издать книжку стихов.
Но тут случился ельцинский экономический и социальный коллапс: останавливались заводы и фабрики. Встала и нерльская "Серп и молот". Николай оказался безработным. И подступило отчаяние:
Борису Корнилову снится его соловьиха.
А Яшину - запах смолы...
О Рубцове молчу.
Уходит былая Россия покорно и тихо.
Приходит другая, с которой - как с печки - лечу.
А куда девать мечту?
Помнится, я посоветовал ему обратиться к директору Петровского спирткомбината (он-то процветал!), что недалеко от Нерли, и даже письмо написал, чтобы помогли, проспонсировали издание сборника. Как написал мне Николай: "Решающее действие оказало ваше письмо на комбинат. "Бумага из области". Все сдвинулось с мертвой точки. Колеса закрутились..." Но крутились они медленно. Зато бойко стучали колеса инфляции, и спонсорские деньги уже не могли покрыть издательские расходы. Как человек гордый, Николай не мог переломить себя и снова обращаться к спиртовикам. Продал холодильник, телевизор, еще что-то из вещей, отказывая себе, как говорится, в куске хлеба. И настал день, когда он взял в руки свое детище - книгу "Благая весть". В одном из писем он написал: ".. .Мы в целом, не все и не до конца поняли. Заплутались в ценностях жизни, оторвались от ее основ... Корень - духовность. Запад, тот докручивает последние обороты. По инерции. Будущее за нами. За Россией. Без фанатизма, - я чувствую это кожей. И убежден в этом".
Уж колокольный метит звон
И день, и час ухода Хама.
Сольется с золотом икон
Свет новоявленного Храма.
Разве не поразителен этот стоический оптимизм? И кого? Русского безработного, нищего из Богом забытого поселка на Нерли, на той Нерли, где стоит и храм Покрова.
Но самое-то трагическое... Как я узнал незадолго до его смерти, Николай десять лет отсидел в тюрьме, взяв на себя, по просьбе матери, вину среднего из трех братьев, который, защищая мать от истязаний пьяного отца, убил его. "Ты малолетка, - сказала Николаю она, - тебя не расстреляют".
Вот о таких, как Николай Тютяев, безвестных и талантливых, думал, наверное, и переживал Виктор Петрович, взвалив на себя огромный груз по составлению антологии. Ему, напряженно работающему прозаику, человеку, которого к тому же одолевали хвори и мучили старые раны, было очевидно, что в нашей жизни не оприходован, не работает на полную мощь огромный литературный материк, и он считал такое несправедливым расточительством, как расточительны мы в любой сфере деятельности. А еще он объяснял, что предпринял эту акцию "в знак противодействия потребительству, что ли, да, может, просто из любви к родному слову...".
Да, конечно, не все пишется и издается в провинции, достойное общероссийского внимания. Но многое, многое талантливое лежит там втуне или в лучшем случае известно небольшому кругу читателей той или иной области, того или иного края. Сейчас же, с развалом единой книготорговой сети страны, регионы похожи на удельные княжества, за пределы которых не выходит изданная там книга. Да и тиражи маломощных местных издательств ничтожны - триста, пятьсот, много - тысяча экземпляров.
Не такое ли положение в книгоиздании и распространении литературы и дало повод некоторым деятелям в течение десятилетий вопить об увядании, а то и конце русской литературы? И что особенно странно, государство в лице правительства устранилось от этой важнейшей идеологической и культурно-просветительской работы, отдав эту сферу на откуп частному бизнесу. А господин бизнес - он ведь преимущественно пялит зенки только на один предмет - рубль, а лучше - доллар, ему на просвещение и воспитание исторического сознания народа и его нравственность наплевать. Господин бизнес в нынешнем российском обличье - это гражданин мира, он потерял свое национальное лицо. И в книжном деле тоже. Что ему там пример какого-то Сытина!
Не имею возможности приобретать и читать книги даже моих соседей-ярославцев, владимирцев, костромичей, нижегородцев, мне приходится оперировать в данном случае ивановскими примерами. Здесь жили и сейчас живут несколько писателей, чьи произведения достойны внимания российского читателя и критика. Вот, скажем, писатель и литературовед, доктор филологических наук Л.Н. Таганов. Это он поднял из небытия такого поэта, как Анна Баркова - яркого представителя так называемой "потаенной литературы", человека трагической судьбы, прошедшего через клетки ГУЛАГа. Ивановка, которой А.В. Луначарский писал: "Я вполне допускаю мысль, что вы сделаетесь лучшей русской поэтессой за все пройденное время русской литературы". И это о двадцатилетней девчонке! Шестисотстраничный том (стихи, поэмы, проза, пьеса, дневники, письма плюс очерк жизни и творчества) А. А. Барковой "...Вечно не та" был издан в Москве "Фондом Сергея Дубова". Томом заинтересовалась заграница. И какое ничтожное внимание уделила этому фактически собранию сочинений центральная пресса!
А вот передо мной книга, тоже покойного уже, как и А.А. Баркова, Владимира Михайловича Смирнова, в которую вошли роман "Водополь" и повесть "Ледоход". Интересен и многозначителен в первую очередь роман. О голодном походе фабричного люда города Тейково на Иваново в 1932 году. Крутой художественно-образный язык, у которого фольклорная основа, колоритные характеры героев, острые жизненные коллизии - все, что есть в нем. Не случайно эта вещь заинтересовала в свое время К.М. Симонова, и он посоветовал автору предложить роман журналу "Москва", что тот и сделал.
В предисловии к книге (Иваново, изд. "Талка") жена писателя, в частности, рассказала о непростой судьбе произведения, которое было отвергнуто и журналом. "Ответ из "Москвы" пришел за подписью М. Алексеева: "Много добрых слов можно было бы сказать об изобразительной структуре произведения. Вы, безусловно, владеете словом. Однако нам, решая вопрос о возможности публикации, пришлось прежде всего задуматься о материале, на котором строится произведение. Редакцию журнала удивляет, почему писатель "в качестве оселка для испытания на прочность своих героев" взял, по ее мнению, такой сугубо частный случай, как забастовка рабочих ткацкой фабрики и их "голодный поход" в райцентр на пятнадцатом году Советской власти. (Частный ли случай взят из жизни писателем, если бастовали одновременно текстильщики Тейкова, Южи, Лежнева, Вичуги? - B.C.). За событиями, описанными в романе, не видно того большого, величественного, что зачиналось в стране в те годы (в "Истории КПСС", как известно, период 1929-1932 гг. назван героическим)". И далее жена писателя добавляет: "И моральное, и физическое состояние В.М. Смирнова... было крайне тяжелым. Вывод, что с мыслью о публикации романа надо расстаться навсегда, был для него невыносим".
В одном из последних вариантов романа действие его было перенесено автором в 1921 год. И только это позволило опубликовать "Водополь" в журнале "Волга".
Не менее трудно складывалась судьба и другого ивановского прозаика - Александра Васильевича Малышева. Хотя его рассказы и повести попервоначалу публиковались во многих журналах, перестройка подкосила его, сломала. И даже поддерживающие его письма Евгения Ивановича Носова не помогли обрести душевного равновесия. И "запросился" он на тот свет.
Убежден, что внимания российского читателя достойны романы шуянина В.Ф. Конюшева, рассказы В.В. Коновалова, живущего в глубинке области, прекрасная книга о поэте-маринисте А.А. Лебедеве поэта Л.И. Щасной. Есть что показать и другим нашим писателям. И я, грешный, представил на читательский суд в прошлом году роман "Без креста" - о Сергее Нечаеве и нынешних Нечаевых. Но нет, книги наши за барьером, не могут пересечь границы области, они в резервациях и по ярмаркам книжным не ездят.
Да, трудно было выстоять писателю вообще, а провинциальному в особенности в жестокое ельцинское время, а лучше сказать - безвременье. А тут еще эти "писательские войны", оплевывание всего и вся. Не выдержал тогда даже такой мудрый, не влезавший в литературные драчки человек, как Лев Аннинский, писавший в "Аргументах и фактах": "...Это же надо так плясать на гробах отцов, так кощунствовать над Горьким, над Шолоховым, над Маяковским! Безумцы. Думают, можно из истории литературы изъять ненужный "кусок", не нарушив цепочки. Раздавили "социализм" и радуются".
И в последней своей статье в "Литературной газете" (N 6, 2004) - "Чего ищете?" он справедливо говорит: "Испарилось "дум высокое стремленье", и ничего вы не реанимируете. Прах, драка из-за премий, тусовка". Тут, конечно, столичные адреса. А я о провинции, о ней, милой. Тут не до драк за премии, не до тусовок. Тут литераторы, тяжко выживая, продолжают работать, наивно, может быть, веря, что они делают нужное дело, а кроме того, еще, как мы, ивановцы, ведут изматывающую борьбу с властями предержащими (об этом писала "Литературная газета") за крышу над головой, за возможность сказать людям правду.
Что же касается реанимации духовности в обществе... Мы так низко упали, что тут потребуется напряжение всех интеллектуальных сил страны, и не в последнюю очередь писательских. Да еще при заинтересованном бы содействии Государственной Думы, Совета Федерации, правительства и самого президента. Нужна не только народная, а и государственная воля. Нужно поставить под контроль общества все деструктивные силы, которые уже принесли нам столько бед. И проводить эту работу надо повсеместно, начиная с Кремля и кончая поселком, деревней, селом. Вот тут и может проявить себя не только столичная, но и провинциальная литература.
Боюсь показаться записным оптимистом, но когда-то и с чего-то надо начинать реанимацию.
И еще. Часто читаю в "Литературной газете" о различных литературных конкурсах. Участниками их, а следовательно, и победителями становятся, как правило, московские и петербургские писатели. Их же коллеги, живущие в областях и краях, в большинстве своем не знают ни об условиях этих конкурсов, ни о сроках, потому и не участвуют в них. И вот наконец широко разрекламирован был конкурс "Российский сюжет-2004". Благое дело. Думается, в адрес жюри поступят сотни рукописей и книг из разных регионов России. Но в условиях конкурса явно просматривается крен в сторону телевизионного использования литературного материала, а это должен быть особый, драматургический материал. А вот об использовании его на предмет выпуска книг издательством "Пальмира" говорится как-то не очень внятно.
Русская литература, как известно, то немногое, чем еще может гордиться наша страна перед всем остальным миром. Давайте откроем ей домашние шлюзы и тем, может, отчасти, спасемся и сами.
И подумалось: а почему бы Государственной Думе или Совету Федерации, где заседают народные избранники, не взять на себя патронат над великой, но пока потаенной, провинциальной литературой и не объявить ежегодный конкурс для литераторов, живущих в областях и краях, в жанрах прозы, поэзии, драматургии, детской литературы, критики и краеведения? Можно не сомневаться, что такой конкурс открыл бы читателям новые достойные имена и продемонстрировал бы всем, что Литература - дело государственное. Виктор Петрович Астафьев наверняка приветствовал бы такое решение.
ИВАНОВО
