ИМЕННО ТАК СЧИТАЕТ КУРЯНКА АНАСТАСИЯ ПРОКОПОВА
РОДИЛАСЬ Настена, как ласково называли ее родители, в 1924 году. Отец Иван Терентьевич работал на железной дороге диспетчером. Время от времени подрабатывал портным.
- Никто его не учил, это умение передавалось от отца к сыну, - рассказывает Анастасия Ивановна. - Жили в квартирке на Котовой Горе - отец с матерью, я, сестра Анна и младший брат Виктор. Ютились в одной комнатушке. Мать нигде не работала - занималась нашим воспитанием. Жили мы просто, питались скромно - картошкой, рыбой, иногда удавалось купить мясо. За продуктами в магазинах были огромные очереди: за маслом в два часа ночи занимали. Стояли также за ситцем - из него шили и платья, и постельные принадлежности. Готовили на керосине, который покупали в небольшом магазинчике на Луговой.
Несмотря на бедность, жили мои родители в любви и согласии. Приходя с работы, отец приносил нам конфеты, а матери - клубки ниток, она любила вязать.
Мама ходила на базар и брала нас с сестрой. Базар был на Марата за Домом советов, там продавали продукты, вещи. Одевали нас в пестрые длинные платья. Прохожие искренне удивлялись: такие красивые девочки - и в таких странных платьях.
Часто ходили в цирк. Его огромное здание было там, где сейчас почтамт.
В середине голодных тридцатых ничего нельзя было достать. Люди прямо на улицах умирали. Отец ушел с железной дороги и стал постоянно шить пиджаки, брюки, а мы с сестрой продавали их на рынке.
Хотя жизнь наша была скудной, но все же праздники отмечали - Рождество, Новый год, Пасху. Ни дни рождения, ни 8 Марта тогда не справляли, это не было принято, по крайней мере, у нас в семье. Прекрасно помню Новый год - отец приносил елку, а мама вешала вместо игрушек пряники в форме куколок, коней, собачек... Подарков тоже не дарили.
В 1937-м отца забрали в тюрьму - однажды в сердцах он нелестно отозвался о товарище Сталине. Кто-то из соседей или знакомых это услышал и сообщил "куда положено". Посадили его на целых пять лет. Но домой вернулся только после войны.
Когда училась в школе, у меня было одно-единственное платье, которое я и сейчас помню: темно-коричневое в клеточку, с большим воротником. Тогда все одевались кто во что горазд, лишней одежды не было ни у кого: есть одно платье - и хватит. Занималась по всем предметам хорошо, мечтала стать учителем математики, но не сбылось. Началась война, когда я перешла в десятый класс.
Курск бомбили, мы, как и другие, прятались в подвалах. Наши, отступая, все жгли. Когда на Сонина загорелся завод по переработке гречихи, нам удалось немного набрать уже горелой гречки, а с другого склада нам с матерью посчастливилось вынести целый мешок соли. Благодаря этому мы и выжили - соль была дефицитом: меняли ее на хлеб, мясо. В первые годы войны мы, городские, ездили к родственникам в деревню, кто что даст - свеклу, картошку. Очень нам помогла сестра отца Ольга Терентьевна, хотя ей надо было о своих троих детях заботиться. Она держала небольшое хозяйство. Однажды, когда немцы стали забирать ее единственную корову и уже вывели из хлева, я набралась смелости и заговорила с ними по-немецки - я его учила в школе. Не помню, что им сказала, но корову они оставили. Тетка потом вспоминала этот случай всю жизнь.
В другой деревне жил мамин отец Иван Иванович, он снабжал нас кониной. Мы привозили ее домой на салазках, отмеряя по сугробам двадцать километров до города.
В 1942-м немцы стали забирать людей для работы в Германии. Пришли и к нам. Схватили мать за руку и потащили. Я в слезы... Мне тогда было семнадцать, и я вызвалась ехать вместо нее. Немцы хотели забрать и брата, но он убежал.
Посадили нас в вагоны, в которых перевозили скот, и повезли. Много времени мы провели в пути. На станциях нас кормили похлебкой и хлебом.
Кто во второй раз за едой подходил, того били плетью. Я все же ухитрялась брать еще одну порцию. Приехали в Австрию. Построили нас, каждому дали номер. Фермеры принялись выбирать себе работников. Меня и еще двух девушек из Курска забрал один старик, страшный такой на вид. Еще он взял пару с Украины. На повозке привезли нас в деревню Фелькендорф. Немца, который нас выбрал, звали Ханс Рейнмюллер.
У него была самая большая ферма - необозримые земли, полсотни коров, столько же свиней, куры, гуси, даже павлины. Котельная своя, тракторы, молотильня, пятнадцать работников. Семья - жена, две дочери и племянник.
У нас была отдельная комната на втором этаже, там же жили и немцы, на первом - кабинет, столовая, ванная.
Сначала меня заставили полоть. Я не знала, как что выглядит, как что растет, и все порвала, что было на грядке. Потом послали доить коров. Вставали мы в пять часов, кто не хотел, тому в постель выливали ведро холодной воды.
Кормили хорошо - пять раз в день. Даже деньги за работу платили - 15 марок в месяц.
На Рождество немцы отдавали нам свои обноски: кофточки, платьица, дарили обувь на деревянных колодках. Иногда Ханс специально для нас, русских, одежду выписывал из города. Раза четыре нам разрешали отмечать свои праздники, иногда мы собирались и слушали музыку. Конечно, было не до веселья - все-таки война...
Три года я прожила в Австрии. И вот пришла долгожданная победа. В тот самый радостный для нас день немцы устроили прощальный бал, на дорогу дали еды, в общем, проводили по-хорошему.
Отец вернулся на один день раньше меня. Приехал весь больной и через пять лет умер.
Я устроилась работать на обувную фабрику, сестра - на "Счетмаш", там она и проработала всю жизнь слесарем-настройщиком. Младший брат учился, закончил строительный техникум, потом - Харьковский строительный институт.
С мужем познакомились 18 августа 1948 года, мы оба работали на "Металлоштампе", который в то время был за Никитским кладбищем. Я работала в литейном цехе (там делали чугунки и сковородки), а Владимир - сварщиком.
Он тоже был в Германии, но ему выпал Бухенвальд.
А до войны мы вместе учились во второй школе и даже в одном классе. Когда мы поженились, у нас не было даже своего угла, я с родителями мужа так и не ужилась.
Помню, как-то его мать попросила приготовить тушеную картошку. Я этого не умела, Владимир все за меня сделал. По-моему, свекровь обо всем догадалась.
Года два жили каждый у себя. Потом съехались и стали жить вместе с моей матерью. Строили свой дом. Так пролетело десять лет.
За это время случилось много всего. Появились дети - сначала дочь, потом сын.
Но он родился недоношенным, врачи сказали, что не выживет. Я не отчаивалась, боролась за его жизнь, не уходила от него ни на минуту, даже ночью. Пять лет за ним ухаживала, всю себя отдала, чтобы его спасти. И спасла!
Перейдя в свой дом, я от счастья не знала, куда деться. Наконец-то собственный очаг!
Я поняла, что почти все зависит только от самого человека. В его руках сделать себя счастливым. У меня такие замечательные дочь и сын, прекрасные внуки. Что может быть лучше и желаннее того, что есть сейчас?
***
ПЕРВОЕ СЛОВО
Яков Солодкин
Весна едва лучом коснулась крыш,
И вот, шагнув несмело и упрямо,
Еще в шарфы закутанный малыш
Проговорил впервые в жизни: "Мама"!
И это слово пробудилось в нем,
Чтоб в сердце не угаснуть, жив покуда,
Коль даже слово в нас горит огнем,
То мать сама - какое в жизни чудо!
"Спасибо, мама!" - вновь я повторил.
За то, что облик твой мне вечно светел,
За то, что я хорошего свершил,
За то, что совершу еще на свете...
За то, что головой к твоей груди
Я припадал в дни детства голубые,
За то, что сына в трудные пути
Ты провожала в годы грозовые.
И мне запомнилось ясней всего,
Как вдруг упал солдат в бою суровом,
И "мама" - слово первое его
Тогда последним в жизни стало словом
