В каждый День Победы Любина мать плакала над фотографией мужа и причитала: "За что?". На этот вопрос сама Любовь Васильевна Нездойменко не нашла ответа, прожив уже более восьмидесяти лет и узнав многое и многих.
"Я не участвовал в войне - она участвует во мне" - под словами поэта мог бы и сейчас подписаться, хорошенько подумав, чуть не каждый в нашей стране. В Любиной родне Отечественная выкосила всех взрослых мужчин подчистую: отца и его брата, а также мужей обеих теток. Их род Захаровых с XIX века от сосланного из Петербурга деда обосновался в Костанае, на который никогда не падала ни одна бомба. А вот отца разорвало авиабомбой. Тянул в августе 1943-го под Орлом бухту связи на лошадях, напарник при виде пикирующих "Юнкерсов" быстро сиганул в лес и кричал оттуда: "Беги!" Но Василий не мог бросить беззащитных лошадей - очень уж любил. Их спас, загнав в лес...
Война, где-то кем-то затеянная, перековеркала судьбы миллионов и миллионов безвинных людей. Люба так и не стала врачом, хотя в 1941-м, окончив школу, поступила в Челябинский мединститут. Его закрыли через полгода, а студенткам выдали призывные повестки. Захарову военкомат направил на швейную фабрику, эвакуированную в Костанай из Херсона. Шили гимнастерки, солдатское белье, маскхалаты, парашюты.
При выполнении нормы выдавалось 600 граммов хлеба, помимо символической зарплаты. За перевыполнение - еще 100. А дома - брат с сестрой, куча племянников. Мать запрягала единственную на три семьи корову и пахала общий огород. За гроши вязали для армии носки, варежки. Так что цена куску хлеба была еще та. Как-то Люба не получила положенный по ее прикидкам довесок. Пошла к плановикам, стала доказывать. Ей вручили арифмометр, показали, как им пользоваться, велели сделать расчет. А через неделю приказ: назначить нормировщицей.
К тому времени Захарова уже стала швеей-резервисткой, то есть могла подменить работницу на любой конвейерной операции. По большим праздникам девчат премировали отрезом, если так можно назвать кусочек ткани в пределах метра. Давали ту же самую "хэбэ" цвета хаки, из которой шили гимнастерки. Все девчонки принимались строчить себе юбки.
- Наша ткань реденькая была, а американская - плотная, и по нынешним временам хороша, - вспоминает Любовь Васильевна.
Она загорелась сшить маленькому брату брючки. Пошла в экспериментальный цех, попросила помочь с раскроем. В обеденный перерыв садилась за свободную машинку. Ее увидела главный инженер фабрики Миля Рубинштейн. Долго рассматривала необычное изделие, расспрашивала, почему так сшивала крой, и объявила: "Пойдешь технологом".
В 1946 году 23-летняя Любовь, уже Нездойменко, стала начальником отдела подготовки производства на фабрике с персоналом под тысячу работающих, а к 1964-му доросла до директора. Учиться пришлось заочно - в техникуме легкой промышленности, затем в институте, который окончила в 48 лет.
Подсчитано, что за годы войны Костанайская швейная фабрика "Большевичка" одела 24 дивизии. Работали в две смены в приспособленных зданиях с печным отоплением. Каждое изделие проходило через руки придирчивого военпреда, который заставлял перешивать брак в неурочное время. В 1947-м Люба получила свою первую правительственную награду - медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне". Впоследствии появились два ордена Ленина, два Трудового Красного Знамени, орден "Знак почета".
Замуж вышла в 1944 году за лейтенанта-летчика Владимира Нездойменко. Тот служил инструктором в Сталинградском военном училище летчиков, готовил истребителей. С приближением фронта училище эвакуировали в Костанай. А на фабрике устраивали вечера с танцами для молодежи, обязательно приглашали летчиков. Там и познакомились.
Мать пугала ее: "Смотри, останется лавка с товаром". Люба не сразу поняла: видно, боялась вдова, как бы и дочка не осталась одна с детьми. Но прожили с мужем почти шестьдесят лет, в прошлом году его не стало. А детей Бог не дал. Усыновили одного мальчонку, да сын больной сестры воспитывался у них. Сейчас племянница живет. И так постоянно друг другу помогали, поддерживали. Двухкомнатная квартира на первом этаже, никаких евроремонтов, аппаратура и мебель - все со времен профсоюзных разнарядок. Попробуй доказать современной молодежи, что это жилище директора крупной фабрики и летчика-аса, долго служившего в гражданской авиации, сельскохозяйственной. Зарабатывали неплохо, но приходилось расхлебывать последствия войны, осиротившей родню. А сейчас пенсия - 11 тысяч, половина уходит по коммунальным счетам.
В 1946-м поехали было в Украину, где у мужа остались сестры. Но как глянули на разруху, голод - развернулись и больше из Костаная никуда. Как раз фабрика перестроилась на рабочую одежду, ясельный ассортимент. Затем пошла школьная форма. Гимнастерки остались в прошлом.
На пенсию Нездойменко ушла в 1987 году в возрасте 64 лет. Для женщины, пусть даже руководителя, это солидное достижение. Энергии ей бы еще надолго хватило, но на предприятии из-за замыкания электропроводки случился пожар с крупным ущербом, долго искали виновных, ну а руководитель за все в ответе. Очень жаль, что такое несчастье приключилось, ведь фабрика была не просто процентово-правофланговой, а действительно передовой. Оснащалась самым продвинутым, как сейчас говорят, оборудованием - европейским, японским. "Баба Люба", как за глаза называли заботливую директрису молоденькие швеи, одной из первых в СССР взялась внедрять пошив джинсовой одежды. Где? В каком-то провинциальном Костанае! И это тогда, когда в советских столицах на человека в джинсах косились с подозрением.
Иногда удавалось раздобыть хорошую импортную ткань, прочные нитки - и получалась почти фирменная вещь. Впечатление сильно портила убогая отечественная фурнитура - пуговицы, эмблемы. От "Вранглера" же без его согласия не пришьешь, а пытались "догнать и перегнать".
Любовь Васильевна до сих пор с интересом изучает джинсовую одежду, в невероятном изобилии появившуюся теперь в наших городах, но отзывается о ней довольно скептически:
- У одной-двух фирм хорошие конструкторские решения, все комфортно усядется по фигуре - это главное в джинсах. А у остальных - так себе, на неразборчивого покупателя.
Да и откуда нам быть разборчивыми, когда целые поколения не знали иной одежды, кроме гимнастерки и робы. А если бы тогда не победили, уступили Гитлеру, который главным элементом одеяния побежденных видел петли на шеях? Никогда не понять ветеранам, почему бритоголовые дети ленинградцев празднуют день рождения Гитлера, а не День Победы. Почему в бедности доживают свой век перемогшие врага храбростью и тяжким трудом? Не только от воспоминаний, но и от обиды плачут старики, вспоминая войну.
г. Костанай
