Накануне Дня Победы североонежские школьники отвечали на анкету о Великой Отечественной войне. Как же мало они знают о ней, если героями ее называют Гитлера, Сталина, Штирлица!
А откуда ребятам знать истинных героев, если в учебниках об этой войне, в которой решалась судьба нашего народа, по полстраницы!
Я родилась в апреле 1941 года, а моя сестра Света в апреле 1945-го. Мама горько шутила: "Нина у нас войну начинала, а Света кончала". Между нашими с сестрой днями рождения пролегла самая жестокая и долгая война. О ней написаны горы художественных книг, монографий, мемуаров, и все же еще не вся правда сказана.
Уже наше поколение на излете. Так кто же восполнит недостающие страницы? Кто вложит в умы и сердца наших внуков и правнуков, следующих поколений свои "затеси", "зарубки" о суровом военном лихолетье? Говорят, войну выигрывают генералы. Но не только. Войну выигрывает народ, по крайней мере, если речь о нашей стране. Ведь дети войны помнят, как держали тыл их матери, старики. Да и сами мальчишки и девчонки, кто был постарше, заменяли в поле, на заводе, в лесу ушедших на фронт отцов, старших братьев. А те, кому годочков было мало, нянчили малышей и хозяйничали по дому. Дети войны помнят и голод, и бомбежки, и похоронки, и рыданья матерей, потерявших любимых, надежду и опору, кормильцев. Это тогда вошло в обиход слово "безотцовщина".
Нас две сестры, пропасть между нами - вся война. И ведь я ее помню. Мало, но помню. А Светлана помнить ее не может. И слава Богу! Те же, кто старше меня, помнят больше. Дети войны - последний эшелон памяти, реальной и конкретной. Не о прочитанном из книг, не с кино и телеэкранов, а увиденном собственными глазами, услышанном собственными ушами, выстраданном собственным сердцем...
Так появилось желание опубликовать собранные мною воспоминания тех, чье детство опалено войной.
Нина СЕМЬИНА.
п. Плесецк.
1. Меня называли неучем Когда началась Великая Отечественная война, мне не было и четырнадцати лет, я только что закончила 6 классов. В деревеньке нашей Кодыш в школе было всего 4 класса, и я поехала продолжать учебу в поселок Опытное, где как раз в 1941-м открыли семилетку. Устроилась у сестры, но ее 10 сентября отправили на оборонные работы в Кемь - хоть и замужняя, но детей нет: всех забирали под гребенку. Муж ее, мастер сплава, имел броню, однако и ему через три дня пришла повестка из военкомата: на фронт. И с хозяйством осталась я. Но только через день школу закрыли, а всех учеников отправили в колхоз на уборку урожая. На этом мое образование закончилось.
Из колхоза все мужики ушли в армию, из 12 дворов - 16 человек, а из двух домов по три брата - Баженовы и Поповы. (Вернулись живыми только пятеро, еще трое приехали домой израненные и вскоре умерли). На всю деревню - по броне - остался председатель колхоза да пожилой отец братьев Баженовых.
Ушел воевать и мой брат. Перед уходом на фронт велели ему найти себе замену, вот он меня и определил в счетоводы. Объяснил кое-что, и начала я работать самостоятельно. А так как колхоз был невелик, то и я вместе со всеми выходила в поле, ведь на вес золота была каждая пара рабочих рук.
Первый год войны был очень трудным, всех лошадей забрали для нужд армии. Отсеяться мы еще отсеялись, но предстояла заготовка кормов, а сенокосные площади находились за пятнадцать километров по реке Емца. Когда были мужики, они завозили туда все необходимое на лошадях, в том числе и сенокосилку, и грабли конные. Сколачивали плот, погружали все на него и спускались по течению вниз по реке к лугам. Теперь же ни на косилку, ни на конные грабли сесть было некому, да и как на место их доставить? В деревне-то остались подростки-малолетки да старики.
Пришлось косить траву вручную. Тогда возраст не спрашивали - что на сенокос, что на уборку шли и стар, и мал. Руками тонны сена не переносишь - начали впрягать в работу коров. Да коров дойных и нетелей! Бычков-то уже в первый год войны не стало: сдали государству на мясо. И все же сено заготовили. О здоровье не думали, у всех в голове было одно: лишь бы фашистов отбить, лишь бы армии в тылу помочь чем только можно.
Как ни было тяжко, а первый военный год выстояли. Жизнь не остановишь, заботы менялись по сезону. Наступила посевная сорок второго. На чем поле пахать? Спасибо, выручили лесопункты - дали несколько лошадей, а потом приспособились все делать на бычках. Сами их (как сумели, диву даюсь) наростили, и стало легче. Но 1942 год вымотал все силы, высосал из людей все соки. Семьи-то у каждой бабы большие, трое-пятеро детей, как норма. Да мал мала меньше. Мать одна, картошку посадить - опереться не на кого. Делали все сообща, помогали женщины друг другу, у нас народ в деревне был дружный, а война всех спаяла. Иначе было не выжить.
В 1943 году забрали у нас последнего мужика - председателя. Остались мы без хозяина. Что делать? Крупный рогатый скот, свиньи, овцы, куры - всех каждый день надо кормить. Вот написала о животных и подумала: люди-то оказались на последнем месте. Но так было: в первую очередь тревожились за скот, за обработку земли, за дела производственные, уж о себе потом. Все-таки за спиной председателя мы чувствовали себя уверенней. А тут надо самим планировать дела на каждый день да вперед заглядывать, как, что и зачем: хозяйство вести - не подолом трясти.
Легко ли в шестнадцать-то лет мне, счетоводу, было принять на себя ответственность за колхоз! Приду утром в чей-нибудь дом сказать, куда сегодня хозяйке идти на работу, за столом мать, а кругом пять детских головенок. Перед ними блюдо картошки и грибы. Женщина в голос реветь: "Маня, как я жить-то буду с ними, ведь корову-то мне одной не продержать, помрут у меня ребята-то с голоду!" Я ее утешаю, уговариваю:
- Ладно, не реви, как-нибудь прокормим.
И помогали чем могли. Но и работали бабы как проклятые! И наверное, сам Бог им помогал. В те годы с осени землю, как камень, заморозит и уж озеро ледком схватит, но снегу еще не напало - так мы ходили на дальние покосы, которые летом, по теплу, скосить не успевали. И сразу промороженную траву мечем в стога - вот этим докармливали скот. Глядела я "Вечный зов" и слезами заходилась: такие же мы были, как и колхозницы из того фильма. Начальство к нам из райцентра бывало редко: попробуй попади к нам за 60 верст пешком да в распутицу, тогда везде ходили пешком. Ну а раз "указчиков" нет, сеяли и сажали, как подсказывала природа. В мерзлую землю зерно не бросали, поэтому урожай был у нас хороший.
Я-то все ждала, чтобы нам председателя послали, все-таки годов-то мне было немного, трудно "командовать" женщинами, все старше меня. И выбрали бригадиром одну нашу колхозницу. А председателем попозже выбрали мужчину из соседней деревни, комиссованного с армейской службы.
В 1948 году, отдав армии семь лет, вернулся мой брат. Молодежь к тому времени из колхоза (кто как мог) начала уходить. Ребята из армии домой не ехали - искали себе доли получше. Девчата постарше замуж повыходили, осталась в колхозе я одна. Колхозники за то, что я с 1941-го по 1949-й с ними наравне работала, не пряталась за счеты да бумаги счетоводные, на общем собрании отпустили меня: устраивай, девка, свою судьбу.
Чего только мне не пришлось в те годы испытать. Объявят месячник лесозаготовок - и идешь в лес валить деревья. В 1949 году послали меня на сплав. Весна была крутая, снег растаял очень быстро, и вода в реке Емца поднялась так высоко, что залила все вокруг. Лес разнесло далеко от русла, натаскались бревен с берегов в реку до черноты в глазах, техники-то - одни руки свои и больше ничего. Довелось и лесной пожар тушить. Дважды тонула, один раз провалилась под лед, когда вывозила сено с пожни по реке Емца. Как у нас говорят, одолела с бабами всю чертоломину. Ну, на это диплом не нужен, вот только здоровье подорвали на всю оставшуюся жизнь. До слез обидно, что колхозников тогда не считали за людей. А куда бы без них? Вот я растила хлеб, значит, вместе с другими колхозниками кормила народ. А меня называли неучем. Да, неуч, но не по своей же вине, война помешала получить образование. Однако же работала бухгалтером. Когда до пенсии оставалось полтора года, мне предложили освободить место - надо было посадить человека с дипломом. Меня - на хозяйственный склад. Как я боялась туда идти, а куда деться? "неучу" тоже нужна пенсия, мне надеяться было не на кого.
И вот мне уже 76 лет, трудовой стаж, начиная с 1941 года, более полувека. Ушли из жизни почти все, с кем я работала в войну, и нет уже моей родной деревни Кодыш. Не могу без слез вспоминать пережитое. Но и настоящее не больно хорошее. Живу в неотапливаемой зимой квартире уже шесть лет. Не обижаюсь, потому что еще столько таких, как я, забытых властями. Вот именно таких, из глубинки...
Порой задумываюсь: откуда силы брались, ведь все делалось вручную. Правда, иногда нам, подросткам, делали послабление. Поставят на веялку зерно веять, так тоже тяжело, по двое крутили, потому что одному силенок не хватало на эту "легкую" работу. На лошадях работали в три упряга в посевную. Сенокос. Еще ночь, а мы уже на лугах: лучшее время для сенокошения - по росе. Идем на завтрак, а рабочие лесопункта только идут на работу. Вечером они с работы, а мы, вдосталь нахлопавшись по дому да в огородах, на ферме, опять на луг, на третий упряг. Нам еще надо сено в стога сметать: старики строго наказывали, чтобы сухое сено на ночь на земле не оставалось - не дай Бог, дождь пойдет, и пропадет сено.
Сколько терпения, стойкости в наших женщинах! И все-то умеют! С косой-горбушей идут по лугу, так прокос-то берут - не вру! - полтора метра шириной. Картошку копают - тонну за день. (И картошка уродится хорошая!) А ведь еще дома все надо успеть, а там - то есть нечего, то ребятишки болеют. А похоронку принесут - это ж такая беда! Наплачется, навоется баба, почернеет от горя, и снова - работа, работа...
Мы растили хлеб, овощи, держали скот. Все отдавали государству. Зерно всегда было хорошее: добивались всхожести 96 процентов. Мало этого - на заготовке древесины дадут колхозу план, не спрашивая нас, - и выполняй, как хочешь. Приходилось посылать людей в лес. Счастье, если мало-мальски лошадью управлять можешь, так на ней едешь. И на окатке леса во время сплава тоже колхозники требовались.
А колхозникам даже паспортов не давали. Значит, и учиться мы не могли уехать, наши вызовы в техникумы, институты задерживал сельсовет.
И все это люди села выдерживали! Да еще иногда и веселились. У нас было два праздника в году. После посевной, когда полностью отсеемся, и "дожинаха" - после уборочной, после того, как весь урожай с полей уберем. И уж тут все были равны, от председателя до сторожа. А веселье наше оказывалось такое: радость со слезами пополам.
Отличившихся своей работой в тылу награждали медалью "За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг", а чтобы получить ее, надо было отработать с июля 1941-го по 9 мая 1945-го, до самого Дня Победы, и чтобы в каждый год заработать минимум трудодней. Минимум тот был пострашнее всякого максимума. Эта медаль у меня есть.
Мария ЯКОВЛЕВА. п. Плесецк. Записала Нина Семьина.
