Писателю Виктору Петелину - 75!
Нелегко писать о друге, которому исполнилось 75 лет... Столько лестного можно вспомнить и тоскливо улыбнуться при воспоминании о неудачах, чаще всего продиктованных Временем, эпохой Хрущева и Брежнева...
Литературоведческие определения придуманы учеными. В созданных ими гербариях каждому словесному цветку, каждой травке и былинке указано место. Лишенные влаги, пыльцы, аромата, они послушно занимают гнезда в пронумерованных наукой захоронениях: "чистый" психологический роман, исторический, биографический роман, документальная проза, научная монография и т.д.
Но это только в гербарии.
Существует же массив зеленого непрерывного поля литературы, обладающий в отличие от растительного свойством постепенного качественного перехода от видимых границ к центру. Поэтому говорить: "я за такой-то жанр" или "я против такого-то жанра" представляется вредной схоластикой.
Это еще раз доказывает своим примером известный ученый-литературовед, отважный и дальновидный критик, тонкий прозаик-психолог - Виктор Петелин, о котором и идет здесь речь.
В результате многолетней кропотливой работы под его пером складывался, откристаллизовывался, обретал масштабность и монументальность неповторимый жанр документально-художественной прозы, где органическое соединение документа и свежей мысли с осторожным художественным вторжением позволили донести до читателя голоса его героев. Да и каких героев!
Тех, кто устроял литературу и искусство на Руси, - Михаила Шолохова, Алексея Толстого, Михаила Булгакова, Федора Шаляпина. И тех, кто с оружием в руках, как фельдмаршал Румянцев и его сподвижники, отстаивал честь имперской России. И путь к познанию их мира, внешнего и внутреннего, был очень непрост.
Все наши дела литературные неотделимы от человеческих, словно годовые кольца у дерева, наслаиваются события, а в них - наше бытие, судьба наша, приятия и отталкивания, обычная, естественная жизнь в литературе.
Вот машина времени в памяти моей дает обратный ход и легко переносит меня в середину годов 50-х.
Филфак Московского университета: мы, как и все в стране, напряженно переживаем происходящее, выслушиваем старших, рассуждаем, как можем, сами. Все встало на ребро! Вчерашние комсомольские вожаки наши, грозные ревнители чистоты сталинизма - А.Лебедев, Ю.Рюриков, И.Виноградов вдруг круто меняют свою позицию. Казалось бы, только вчера учитель мой - профессор Гудзий ужасался их ортодоксальности, проводимым ими "кампаниям". А сегодня они прозрели и с той неистовой прямолинейностью пошли против самих себя вчерашних.
Со временем трафареты только уплотнялись. Например, взгляд на М.Шолохова и его гениальный "Тихий Дон". Здесь с 30-х годов герой шолоховской эпопеи Григорий Мелехов рассматривался как отступник, которого жестоко карает автор. В книгах и статьях И.Лежнева, В.Гоффеншефера, В.Гуры и многих других само казачество, с его историческим укладом и поэтичными обычаями трактовалось как безусловное скопище отвратительных, бесчеловечных черт и свойств. Пожалуй, наиболее заостренно сформулировал эту концепцию И.Лежнев, заявивший в книге "Михаил Шолохов" (1948), что "наши люди" в "Тихом Доне" - только профессиональные революционеры, и отказав в этом семье Мелеховых и, по сути, народу, изображенному в эпопее.
Мало чем отличалась в этом смысле и только что защищенная на филфаке кандидатская диссертация Льва Якименко о "Тихом Доне".
И вот на этот мир обрушился молодой Виктор Петелин в своей диссертации... "Прав молодой исследователь творчества М. Шолохова В.Петелин, критикуя некоторые последние работы о Шолохове за схематическое освещение в них функции пейзажа в "Тихом Доне"... авторы этих работ утверждают, будто в те светлые периоды, когда этот герой романа находится на правильном пути, он воспринимает величие и красоту окружающего мира... а когда он идет против народа, то в красота мира идет как-то мимо него..." - писал профессор А.Метченко в статье "Историзм и догма", только что прочитав диссертацию В. Петелина ("Новый мир", 1956, N 12).
Хорошо помню его тогдашнего - очень худого, курчавого, в очках с сильными линзами - баскетболиста и отличника, одновременно застенчивого и резкого в суждениях, прямодушного до наивности, остро и очень глубоко переживавшего все, что было связано с этим памятным годом - годом XX съезда КПСС. Об этом говорили и спорили мы до хрипоты на широкой балюстраде в здании МГУ на Моховой, возле гигантского бутафорского Ломоносова - Петелин, я, франтоватый, с длинными волосами, которые он постоянно откидывал назад резким движением головы, поэт Виктор Старков, худенький, с маленькими, усиками под острым носом полонист Станислав Петров.
И когда к Петелину обратился староста научного студенческого общества Борис Бугров сделать на конференции доклад "О художественном методе", тот незамедлительно согласился. Затворился в нашей Горьковке на два месяца (диссертация сдана проф. Метченко), свободен, увлекся новой работой, обложился книгами. Считал, что приспела пора переосмыслить многие понятия в теории, критически переоценить устоявшиеся формулы. Он не скрывал своего запала. По факультету поползли слухи: научный руководитель Петелина профессор Метченко пригласил его на беседу. Солидный ученый, несколько провинциальный (он недавно перебрался из Куйбышева), Алексей Иванович Метченко был более лектор, чем открыватель, представитель традиционной в литературоведении формации. Он ценил своего ученика и предугадывал ему спокойный и престижный академический тракт: защита диссертации, чтение лекций, должность доцента, работа над докторской. Основательно, неторопливо - и без всякой божьей искры. То, что он услышал от Петелина, даже не поразило, а, очевидно, возмутило его.
Докладчик собирался обосновать ту мысль, что вульгарный социологизм проник в теорию социалистического реализма, проел ее, как ржавчина железо, опутал догматическими цепями. Необходимо, говорил Петелин, разорвать эти цепи и освободить живое тело литературы.
Оберегая своего ученика (и не только его! ), Метченко настойчиво советовал Петелину отказаться от доклада, вовсе для него не обязательного. И в самом деле: зачем выпускнику-аспиранту, готовящемуся к защите диссертации, совершать теоретические экскурсы, да еще при этом лезть на рожон? "Ты встал на опасный путь, - убеждал Метченко. - Голову сломаешь. Не таким скручивали". А когда Петелин сказал, что будет выступать и выступил, их отношения неисправимо испортились: два года после этого эпизода Метченко даже не разговаривал с ним. Так молодой ученый в итоге оказался на "улице", без всякой поддержки и протекции.
Очевидец этого события много лет спустя вспоминал: "...Что с той трибуны услышали от Виктора Петелина, не шло ни в какое сравнение с этюдом на ту же тему, опубликованным лишь три года спустя, и то за границей. Я имею в виду эссе о социалистическом реализме, вышедшее в 1959 году в Париже под именем Абрама Терца и принадлежавшее А.Д.Синявскому. Вот это эссе, ныне широко известное, рядом с петелинским выступлением следовало бы считать апологией названного метода... Спрашивается, почему А.Д.Синявского (Абрама Терца) как подхватили сразу, так по сию пору носят на руках, а слово истинного смельчака-критика, в самом деле первого и поистине во весь голос сказавшего, что такое социалистический реализм, забыто? (Дмитрий Урнов. "Кто создаст иллюзии? " )(" Литературная газета", 26 сентября 1990).
Так два эти события, диссертация и выступление, предопределили гражданскую, литературную и научную судьбу Виктора Петелина.
Затем, после трудной борьбы, преодолевая внутренние и внешние препоны, наконец-то в 1965 году в издательстве "Советский писатель" вышла книга Виктора Петелина "Гуманизм Шолохова", вызвавшая многолетнюю дискуссию.
"...И рядом с бессмертными образами мировой литературы, обобщающими в себе тысячелетний опыт человечества, - Гамлетом, Дон Кихотом, Фаустом - мы вправе поставить уже сегодня гениальный художественный монолит - русского человека Григория Мелехова", - это было написано много-много лет назад, но еще не все сегодняшние ученые и критики согласны с этим новаторским рассуждением Виктора Петелина.
Наблюдателю со стороны, возможно, показалось странным, что после Шолохова писатель и ученый обратился к Михаилу Булгакову. Тогда, в середине 60-х годов, многие видели в Булгакове фигуру достаточно спорную, не укладывающуюся в шаблонные представления о писателе советском. Но это был обман зрения. Более того: М.Шолохов и М.Булгаков, как это стало выясняться со временем, - центральные фигуры нашей литературы. Своими произведениями о Гражданской войне они как бы стягивают зияние, провал, образовавшийся в результате невиданных в истории геологических, тектонических сдвигов. Что такое булгаковские "Белая гвардия", "Дни Турбиных", "Бег"? Это словно бы вторая половина того цельного и пылающего революционного мира, где первая - великий "Тихий Дон". Помню, как известный ученый, знаток Шекспира и Мильтона, профессор Р.М.Самарин радовался появлению в "Огоньке" статьи В.Петелина "М.А.Булгаков и "Дни Турбиных" (1969), говоря: "На нашей улице праздник". Писатель, в силу разных обстоятельств отлученный от литературы, которого литературоведы привычно обходили в своих трудах, посмертно возвращался читателю.
В.Петелин был одним из первых, кто стремился развеять легенду о Булгакове - "внутреннем эмигранте", показать его живой и многообразный вклад в движение нашей литературы. Он обосновывает закономерность успеха, какой вызывают сегодня у самой широкой аудитории проза и драматургия писателя, романы "Мастер и Маргарита", "Белая гвардия", "Театральный роман", многочисленные рассказы и пьесы.
Но увлечение увлечению рознь. И на это указывала, в частности, в одном из своих писем В. Петелину Л.Е. Белозерская-Булгакова в связи с выходом инсценировки пьесы "Бег": "Это моя любимая пьеса, и я считаю ее произведением необыкновенной силы, самой значительной из всей драматургии писателя..." Вместе с тем Л.Е.Белозерская высказала столько замечаний по поводу экранизации "Бега", что до сих пор не знают, как с ними поступить. Письма Л.Белозерской (впервые: Москва, 1976, N 7; сб. "Родные судьбы", М., 1976) - важный документ для всех, кто любит Булгакова и кому дорого написанное им.
Одним из примечательных качеств В. Петелина как ученого, писателя является его постоянство. Я имею в виду приверженность к определенной теме, которую он разрабатывает до тех пор, пока она не представляется в достаточной степени исчерпанной.
Так было, как мы помним, с шолоховской темой. То же можно повторить и с темой булгаковской. Одновременно в движении творческих интересов автора наблюдалась одна общая закономерность: от часто критических исследований (каким, к примеру, была монография "Гуманизм Шолохова") он шел - помимо углубления общей концепции- к художественной биографии, сохраняющей и черты научного поиска. В еще большей степени эта тяга к беллетризации, стремление создать повествование, находящееся как бы на стыке двух жанров - научного поиска и прозы, - ощутимы в работах, посвященных еще одной ключевой для русской литературы XX века фигуре - А.Н. Толстому.
"Заволжье", "Судьба художника", "Алексей Толстой" - так назывались книги о Толстом, при этом значилось:
"документальное повествование", то есть в основе повествования - документ, факт, период кропотливейшей работы, изучения труднодоступных материалов в Москве, Ленинграде, Куйбышеве, процеживания огромного количества мемуарных источников в поисках нового штриха, интересной черточки, неизвестной подробности в человеческом и творческом облике своего героя. Давая такой подзаголовок, автор хочет напомнить нам немаловажную мысль: сегодня читателю не так важно, что думает писатель по тому или иному поводу, читателю куда важнее знать, что было на самом деле.
Свободная, раскованная манера, избранная В. Петелиным, позволяет ему широкими мазками рисовать фигуру своего героя, не забывая также и о литературном фоне. В этом же ряду может быть названо имя Федора Шаляпина, которому Виктор Петелин посвятил документальную дилогию "Восхождение и Триумф, ил и Жизнь Шаляпина". Каждый гений
- загадка, и Шаляпин - не исключение. В самом деле, как это мог подняться со "дна" народного этот огромный, светло-рыжий паренье простецким вятским лицом, с бесцветными ресницами, не знавший, куда девать ручищи свои, - подняться без консерваторий, без оранжерейного воспитания, без поколений музыкантов до наивысших вершин искусства? Конечно, Шаляпин был не столь прост, как порой хотел показать (что принималось подчас на веру его современниками): его великий актерский талант и тут играл огромную роль - казаться до поры до времени эдаким простодушным провинциальным парнем. Но
- себе на уме - Шаляпин, можно сказать, сам строил себя, с двенадцати лет был статистом в театре, пел в хоре, прошел причудливый калейдоскоп приключений. Встречал хороших, бескорыстно влюбленных в искусство людей, пользовался меценатством, которое широко и благотворно влияло тогда на искусство в России. Вспомним хотя бы имена таких, как братья Третьяковы, фон Мекк, Савва Морозов. В жизни Шаляпина, в его судьбе много доброго сделал просвещенный миллионер Савва Мамонтов. Да и вообще представим себе фантастическую (для искусства и литературы, скажем, сегодняшнего дня) картину общений, разговоров, сопереживаний, какими одарила жизнь молодого Шаляпина: Мамонтов, Коровин, Рахманинов, Римский-Корсаков, Стасов, Горький, Леонид Андреев, Бунин, Станиславский, Немирович-Данченко... Да разве всех перечислишь?
Яркий, сочный, полнокровный образ Шаляпина существенно дополняет галерею прославленных наших великанов русского искусства: писателей Шолохова, Булгакова, Алексея Толстого... А где-то совсем близко к ним стоит могучая фигура фельдмаршала Румянцева, Екатерина Вторая, князья, сподвижники, фавориты и пр., и пр.
Пятьдесят лет творческой жизни и семьдесят пять лет со дня рождения - много это или мало? Конечно, очень много, и не только для отдельного человека, ученого, писателя, но и для жизни всей страны, которая опять, в какой уж раз, прокладывает себе новые пути, следуя формуле ускорения. От XX съезда партии, когда начиналась творческая жизнь молодого ученого, до наших дней пролегла целая историческая эпоха. И в судьбе каждого литератора, свидетеля и участника нынешнего этапа преодоления духовного застоя и разложения, отражается общая картина борьбы и труда. Вот почему и юбилей моего друга - Виктора Петелина, ученого, критика, прозаика - не просто событие.
