(Окончание. Начало в N 10)
...Направили нас работать на 30-й завод, и нам дали в Москве комнату.
Но на заводе я проработала совсем немного, меня перевели в промкомбинат, "вспомнив", что отец наш был репрессирован. Но мне и самой очень хотелось вернуться в Долгопрудный, и мы вернулись. К тому времени из эвакуации возвратились мама с сестрой, мы жили в комнате знакомых в первом ИТРовском доме (9/4 по Первомайской).
Я устроилась опять на наш завод в 8-й, инструментальный, цех - подготовителем, это что-то вроде подсобного, еще наряды выписывала. Через какое-то время начальник мне говорит: "Хочу тебя назначить в ПДБ (планово-диспетчерское бюро) цеха". Обсуждать предложения тогда было невозможно, считай - получила приказ. Проработала в этом бюро я до середины 44-го года. В августе у нас родился сын Сергей.
Муж к этому времени тоже вернулся на ДМЗ, и нам дали в этом же доме 9-метровую комнатку на пятом этаже. В смежной комнате жила женщина с тремя детьми, и она предложила поменяться: чтобы мы, вся семья (а мама с сестрой жили на первом этаже) жили вместе. Так мы и сделали. Прожили мы в этой квартире 16 лет.
Нашими соседями были Матюнины (Д.И. Матюнин - известный дирижаблист), они занимали одну комнату, но большую. Кухня была очень маленькая, маленький коридор, и маленькая комната предназначалась для ванной, хотя самой ванны в ней не было. Ходили в баню (которая и сейчас находится на Первомайской, ее перед войной построили), часами отстаивали длиннющие очереди, особенно перед праздниками. А мы уж потом, грешницы, ходили и на первый день Пасхи, чтобы не стоять в очередь.
Жили мы с соседями очень дружно. Готовили на керосинке, топили плиту дровами. Пилили их в осиновом лесу, он был прямо рядом с домом (где сейчас школа N1). В первом подъезде нашего 1-го ИТРовского дома жили дирижаблисты. (Недавно передавали запись концерта Валерия Ободзинского, очень популярного в 70-е годы певца. Так он ведь сын дирижаблиста, хотя, по-моему, отец не летал, техником был. Жили они в нашем доме, вообще в их семье было пятеро детей).
- Кстати, а где в то время детей рожали? Были в поселке свои больница, роддом?
- До войны больница была в двухэтажном доме, в Лихачеве. В основном в Лихачеве были сплошь бараки. В них раньше жили заключенные, строившие канал, потом - рабочие: и совхозные, и заводские. В той больнице я родила обоих своих сыновей. Очень чистая была больница. Первый этаж - терапия, второй - родильное отделение; здесь работали очень хорошие акушерки, ну очень ласковые. Здесь же при необходимости делались операции. Был один врач-хирург - Дербаков. Когда он умер, его хоронил весь город. Потом больница располагалась в доме, где сейчас находится тубдиспансер. Там была прекрасный хирург - Татьяна Николаевна Сперантова, и ее мать тоже была врач - "ухо-горло-нос".
Еще про одного врача историю знаю. Мне ее рассказала старенькая нянечка детского сада, которая еще у барыни была птичницей. У нас в совхозе жила женщина-врач, она осуждена была на 10 лет по политической статье. Сначала отбывала на строительстве Беломорканала, потом - на строительстве нашего. Когда срок закончился, она переехала в Москву и жила там с дочерью и племянницей. А когда умирала, то наказала дочери: "Кремируйте меня и прах развейте по каналу". Дочь ее просьбу исполнила, и теперь каждый год, в день рождения матери, дочь с племянницей садятся на теплоход с цветами и бросают их в канал...
Теперь я все понимаю, а тогда в юные годы картина этого строительства "на костях" не ужасала так, как должна была ужасать. Бараки были за колючей проволокой, но на территории был клуб, и мы ходили туда на танцы, нас туда пускали. Стройка представляла огромную выемку. Все работающие были в нижнем белье, грунт вывозили наверх по доскам, буквально на руках.
- А как вы оказались в ЦАО?
- Когда война закончилась, у тех женщин, у кого были мужья, детей в детский сад не брали. Так как у меня муж работал на заводе, мне сказали: сидите дома. И я не работала год и семь месяцев. А у меня была приятельница, очень хорошая, красивая женщина - Галина Михайловна Левашкевич. Она работала в отделе кадров ЦАО. Она мне как-то и говорит: "Приходи к нам секретарем директора". Пошла я к Голышеву, и он меня на работу принял. Это было в 47-м году. И проработала я там 28 лет - до самой пенсии.
Сначала обсерватория располагалась в бараке, а в 48-м году перебралась на Первомайскую, в большой 4-этажный дом. Прекрасное здание было! Ковровые дорожки, паркетные полы. Раздевалка - шикарная. Чуть-чуть на ступеньки поднимешься и перед тобой вахтер - Александра Васильевна Медведева, которая знала в лицо абсолютно всех. Приезжим она предлагала снять пальто.
На первом этаже были мастерские, химическая лаборатория, столовая. На втором этаже располагалась вся хозяйственная часть. На третьем - вся наука. На четвертом этаже - дирекция, ученый секретарь, прекрасная библиотека и конференцзал (просто шикарный!). И великолепно был отделан директорский кабинет, он был очень большой, и секретариат тоже большой. У замдиректора по науке был отдельный кабинет. Кругом все сияло чистотой. Комендант Константин Михайлович Санин со своей женой под выходной день приводили в порядок полы.
В отдельном крыле здания были квартиры, прекрасные, огромные, с высокими потолками - в них жили руководство и научные сотрудники. Я и сейчас там многих знаю, это уже дети тех, кто жил в доме в конце 50-х.
Директором был Георгий Иванович Голышев - прекраснейший человек. Сам вообще-то он - аэронавт, летал на аэростатах. Еще у нас были пилоты: Крикун, Полосухин, Невернов, Зиновеев, в последние годы летал Иван Александрович Шагин. Была большая программа работ, и всегда были полеты, экспедиции - и в Арктику, и в Антарктиду.
...Двор около обсерватории был очень ухоженный - сколько цветов было! А потом, когда рядом построили столовую и корпус МФТИ, нас немножко потеснили. Там, где сейчас расположен Новый корпус Физтеха, вернее, перед ним находился первый в городе детский сад-ясли, в него ходили наши дети. Медсестрой в садике, кстати, была мать Лючетты Бианкани.
...Школа, в которой начинал учиться мой сын Сергей, располагалась в двухэтажном деревянном доме около проходной завода; когда-то в нем находилось заводоуправление. Директором была Варвара Сергеевна, фамилию, к сожалению, не помню. Почему она меня выбрала председателем родительского комитета - не знаю. И я в этой школе "прослужила" девять лет!
Годы послевоенные - разруха, никто толком не одет, не обут. И мы с Варварой Сергеевной думаем: откуда средства взять? Решили организовать концерт в пользу бедных детей. Я уже в ЦАО работала, напечатала на машинке билеты, и решили мы их продавать по рублю. Не помню, кто приглашал артистов - студентов Консерватории, но среди них был Александр Ведерников! Тогда он еще только учился в Консерватории. Пел он прекрасно. (Как-то, много лет спустя, слушала его в Большом театре, так мне хотелось подойти к нему и спросить - помнит ли он наш концерт, но постеснялась). Я этот концерт вела как конферансье.
Деньги мы собрали, все передали в родительский комитет, а каждый класс составлял список самых нуждающихся. Купили - кому пальтишко, кому рубашечку, кому ботинки. Проходит какое-то время - звонит мне Варвара Сергеевна и говорит: "Нас с вами вызывают в гороно". Идем, у самих поджилки дрожат. Спросили нас: устраивали ли мы концерт, продавали ли билеты, и кто нам все это разрешил. Никто не разрешал, отвечаем, да мы и не спрашивали, сами решили. "А так нельзя, надо было билеты зарегистрировать в гороно, а, может, вы деньги себе взяли!". Мы предъявили все чеки на покупки, и нам это самовольство простили. Потом выяснилось, что кто-то на нас "настучал". Но главное - детишек-то мы приодели!
Вот еще какой случай вспоминается. Я была членом местного комитета ЦАО, работала в жилищной комиссии как раз в то время, когда распределяли наш 39-й дом (по Московскому шоссе). Строили его на деньги ЦАО. 10 % квартир надо было отдать строителям, 10 - военным, 10 - горисполкому. Очередь была огромная. Комиссия состояла из 17 человек, и только двое из нее сами не претендовали на жилье. Перед нами стояла трудная задача, ведь дело могло привести к скандалу. Сидели мы каждый вечер, обсуждали списки. Потом нас вызвали в обком профсоюзов - директора, председателя месткома и меня. Взяли мы все списки и поехали. Докладывала я. Буквально о каждой кандидатуре (ведь мы ходили и проверяли: какая площадь, какая семья, кто живет в кирпичном доме, а кто в бараке и т.п.). В общем, доклад наш приняли, даже похвалили, и из списка не вычеркнули ни одной фамилии. У меня самой комок в горле стоял. Я же говорила: очередь была огромная, и, конечно, не все получили новые квартиры.
ЦАО поздно стала строить жилье. "Главным строителем" города в то время был И.В. Дорошенко, директор ДМЗ. При нем снесли почти все бараки. Очень быстро, кстати, был построен ДК "Вперед" и открыт в 40-м году. Для тех лет здание было великолепным. Второй этаж со зрительным залом и двумя танцевальными залами называли "голубым", потому что его стены были покрашены голубой масляной краской.
- Сколько директоров ЦАО при вас сменилось?
- Не так много. С Голышевым проработала пятнадцать лет. Потом его перевели - он стал замначальника Главка. Потом директорствовал В.Д. Решетов. Затем к нам директором из Академии наук направили Евгения Георгиевича Швидковского. Это был очень элегантный мужчина, очень грамотный, никогда не торопился, прямо не знаю, как его характеризовать, в общем, настоящий интеллигент, а какой человек! К сожалению, он рано ушел из жизни - в 52 года. Потом к нам вернулся Голышев, после перенесенного инсульта. Но его помощником уже работала Тамара Михайловна Буренкова, моя преемница.
- У Даниила Гранина есть замечательная книга "Иду на грозу", и фильм был такой, очень популярный в свое время...
- Так это как раз про нашу ЦАО! Прототипом главного героя был начальник отдела Василий Афанасьевич Побияха.
- Вы, имея семью, работу, много занимались общественной работой... Это были партийные поручения?
- Членом партии я не была. Но за время работы в ЦАО четыре раза избиралась депутатом Горсовета: работала в комиссиях по работе с трудными подростками, по культуре, по торговле. Тяжелее морально было работать в детской комиссии. Это после войны. Жалко было ребятишек: отцов нет, матери работают, живут в бараках. Мы старались как-то и чем-то помочь.
- А почему вы ушли с работы?
- А ушла я потому, что заболела. До пенсии дотянула, но, наверное, сказывались пережитые трудности. Я же говорила: было очень много работы. В секретариате как-то сидели военпреды и долго ждали приема директора. Так один из них сказал: "У вас как в Смольном в революцию"...
- Много пришлось голодать в жизни?
- Много. До 1 января 48-го нужда была страшная - в войну по карточкам получали только хлеб, редко какую-нибудь крупу. 1 января карточки отменили, и выдали новыми деньгами зарплату. Мы с мужем поехали в Столешников переулок. В магазине было битком народа, но на прилавках было - все! Тогда сумок не было, были авоськи, и вот из них у всех торчали мясные кости, завернутые в грубую бумагу, рыбьи хвосты.
После отмены карточек мы немножко воскресли. Жить стало легче - можно было позволить себе купить продукты - что хочешь: и сыр, и колбасу! Я поправилась, а то худая была страшно.
* * *
ПОСЛЕСЛОВИЕ. Благосостояние... Оно было таким, как у многих-многих других в родной стране. 15 лет жизни Лидия Михайловна просто голодала. Рано потеряла отца, не зная "почему и за что", пережила войну и разруху, были и другие потери и трагедии, о которых она не расскажет никогда. Таково ее поколение, или она сама. Нам это трудно понять, но очень важно, чтобы мы этого хотели. Ведь при всем этом мы видим человека, от которого исходит настоящая жизненная энергия. Ее глаза - блестят. Характеристики людям, особенно мужчинам, она дает по-женски пристрастно. У нее прекрасная память. В доме - чисто и светло... В чем секрет неувядания? Он, наверное, прост, и у каждого - свой. И нет смысла до него докапываться и раскрывать всем. Потому что у каждого человека все равно судьба - своя.
