История съемок культового фильма
"Асса"
Фильму "Асса" - 15 лет. Отмечаем его знаковый день рождения повторной премьерой на страницах нашей газеты.
С фильмом связана масса легенд, так сказать, "нас возвышающий обман". Будто бы Соловьев исключительно прозорливым взглядом увидел ветер перемен. Больше того, успел снять картину еще до всяких там ветров. А попал в самый сквозняк.
Шумная, яростная премьера "Ассы" в МЭЛЗе стала катализатором многих динамических андеграундных процессов. О съемках самой скандальной и в прямом смысле перестроечной картины сегодня рассказывает ее автор режиссер Сергей СОЛОВЬЕВ.
- Только что я закончил "Чужую, белую и рябого". Получил сверхпрестижный, второй по значимости в иерархии Венецианских наград - Большой специальный приз жюри. А туг на московской премьере вижу у кинотеатра два грузовика с солдатами. "Это зачем?" - стал приставать к организаторам, а они мне, стесняясь: "Понимаете, мы не хотели вас расстраивать, но вдруг пустые места будут, вот мы их солдатами и заполним. Не волнуйтесь, будет и у вас полный зал". Праздник мне это здорово подмочило. "Что ж, я уже совсем тупой? - думаю я себе. - Не могу снять картину, чтобы даже на премьере не собрать зал, не обойтись без солдат? Нет, надо все-таки как-то будет сконцентрировать остаток умственных способностей и гороскопный обезьяний темперамент, чтобы все-таки снять фильм так, чтобы люди висели на люстрах".
Вот так, в первый раз в жизни, я задумался над проблемой формулы зрительского успеха. Стал изобретать модуль попадания в зрительские ожидания. Причем модуль тут нужен был не абстрактный, а "в это время, в этот час, в этой стране"... Я долго ломал голову. Вдруг меня осенило: нужно бы как следует протрясти индийское кино. Ах, как же хороша и любима зрителем некая адская мелодрама с непременным богатеньким и жутким мерзавцем! И рядом с ним конечно же - невинная девушка из индийской глубинки, которую бессовестный подлец и совращает! И на фоне всего этого безобразия остальные участники драмы непременно поют, еще и пританцовывая. Меня дело это увлекло. Стал искать ходы, чтобы этот лично изобретенный крутой замес как-то адекватно воплотить.
Думаю, нужны же песни какие-то. Эпоха Высоцкого завершилась. Окуджавы - тоже. Тогда мой молодой товарищ Андрюша Эшпай принес целый мешок всяких песен новейшего времени на каких-то левых неподписанных кассетах. Говорит: "Что понравится - галочки ставьте прямо на кассете". Слушал музыку, не понимая, не различая: кто, что. С точки зрения "индийского кино", просеивая, прослушивал андеграунд 80-х. Среди этой в общем-то чужеродной породы некоторые сочинения мне показались. Частично даже очень.
Эти-то выборочные кассеты я и отмечал. Пришел Эшпай, посмотрел на галочки: "Что-то вы отмечаете исключительно Гребенщикова". "Это кто же?" - спрашиваю и вызываю снисходительную улыбку: "Не знаете Гребня? Зачем вы меня дурите?". Я не дурил, и Гребня не знал. Но попросил нас познакомить. Звонит Боря, мы договариваемся о встрече, я интересуюсь: "А как вы выглядите?". На том конце трубки случилась долгая пауза, сродни, я бы сказал, некоторой оторопи. Потом БГ признался, что с подобным крутым лохом, как я, давно не общался. Так мы нашли друг друга. Впрочем, про все это, по-моему, я где-то уже писал.
Но с того момента все "ассовое" стало энергично развиваться и нарастать как снежный ком. Боря туг же свел меня с Африкой, Африка - с Тимуром Новиковым, и я попал, попал, попал.... Ну, для начала я ощутил себя в совершенно новом, ином измерении, ином пространстве, в частности, в абсолютно незнакомом мне эстетическом мире. Мир этот показался чрезвычайно симпатичным. Но никакого отношения к роли его проповедника я решительно не имел.
Вот Шкловский когда-то писал, что "Конармия" могла возникнуть лишь при наличии иностранца Бабеля в буденновской конармии. Ну хоть на мгновение представьте себе только эту самую "конармию" и субтильного любопытствующего Бабеля в круглых очках... Вот и я в эту среду попал путешествующим иностранцем. Причем с вполне дикими понятиями. Да-да, дикими. Не догонял азбучных вещей. Ну вот, к примеру встал вопрос: кто у нас в фильме будет петь за Африку? Я говорю: "Ну пусть поет себе Гребенщиков...". Меня разглядывают пристально, но и с сожалением: "Да нет, знаете ли, это никак невозможно". - "Почему же? Африка ведь будет только рот открывать". - "Да как бы вам объяснить попонятнее... Ну представьте себе, если, допустим, какой-нибудь артист... -ну какого артиста вы хорошо знаете?" - "Ну Ульянов, например..." - "Хорошо, пусть будет он. Ну вот представьте: Ульянов открывает рот - а за него поет Окуджава...". Туг до меня доехало, до каких пределов простирался мой андеграундный лоходром.
Или вот тоже еще правдивая история. Стал собирать исполнителей для музыкальной группы в фильме. Боря позвонил кому-то, кто-то сам подтянулся... В общем, пришла однажды ко мне в мосфильмовский кабинет вся группа "Кино" - с тем чтобы предложить услуги и стать этим самым крутым коллективом в фильме. "Нет, - говорю, - всех вас я не возьму".
И стал наугад выбирать: "Вот тебя, допустим, можно, тебя, тебя еще...". Самого Цоя я, кажется, не очень-то поначалу и привечал. Порол что-то немыслимое, тыкая пальцем наугад, по-моему, в Гурьянова: "Вот этот мне, по-моему, и вовсе не очень-то нужен". "Так мы же одно целое, - поражались моей дурости пришедшие. - Нас все знают, мы - группа "Кино". - "Ребята, это факт вашей биографии. А у нас, в нашей музыкальной группе, обязательно будет, допустим, какой-нибудь негр. А еще позарез нужен мужик, который будет петь за Гребенщикова..." - "Это зачем же петь за Гребенщикова?" - "Ребята, оставьте меня в покое. Вы попали в кино, туг так надо. Туг так носят".
Примерно с такой привычной профессиональной нахальностью и грациозностью слона в посудной лавке я первоначально передвигался в достижении своих убогих целей по этому странному артистическому пространству. Но поскольку я никогда не выдавал себя ни за кого другого более умного, смелого, образованного, не утверждал, боже упаси, что являюсь знатоком и проповедником русского рока сопротивления 70-80-х... В общем, и они, поняв, с кем имеют дело, и увидев то, что интересует меня нечто совсем другое... И чисто по-дружески, раз уж я таким к ним попал, они меня решили не отвергать и даже, напротив, постарались открыть какие-то новые, по тем временам почти что тайные двери, показывали какие-то совсем хорошие, совсем настоящие вещи.
К тому же Сережа Шутов и Тимур Новиков как-то спонтанно и непреднамеренно втянулись в работу на фильме в качестве художников, при этом главным художником оставался Марксэн Яковлевич Гаухман-Свердлов, который понимал в этом мире еще значительно меньше, чем я. Тимур и Сережа с осторожностью (чтобы не обидеть Марксэна), тем не менее аккуратно выстраивали весь дизайн, чтобы не было стыдно. С большой щедростью стали дарить мне всяческие "золотые вещи", почти шедевры. Например, помните, может быть, "железный занавес", висевший в фильме при входе в комнату Бананана? Так вот, это произведение художника Рошаля. В качестве бытовых реалий еще советской жизни в картине обитают чудеса советского андеграунда 80-х.
Лишь только я переквалифицировался и начал писать в духе индийского кино, немедленно вспомнил про Говорухина, с которым я когда-то учился...
Мне нужен был хозяин жизни. Когда мы учились в институте, он был для нас старейшина. Ему тогда было уже под тридцать... Пришел во ВГИК откуда-то из каких-то, по-моему, даже геологических партий, много взрослей, по-своему даже сильно образованней. Мы и воспринимали его там, в институте, в качестве пахана-старейшины.
При этом вполне интеллигентного "старейшины-пахана". Ну откуда, допустим, Крымов все время читает, и не просто читает - читает Эйдельмана, его изысканный труд про эпоху Павла I?.. Потому что это не просто убийца-свинья, а особый советский тип интеллектуального урода-пахана.
Слава категорически отказывался сниматься: "Ну тебя на фиг. Я по профессии успешный режиссер. И потом, я у Муратовой уже намучился на всю жизнь. Я видеть не могу камеру с той стороны...".
Самое обаятельное Славино качество - природная естественность поведения и затейливый личностный артистизм. Еще в институте, помню, он всех подряд терроризировал: "Евгения Онегина" хорошо знаешь?" - "Ну, знаю". - "Наизусть? Интеллигентность русского человека начинается с того, что он обязан наизусть знать всего "Евгения Онегина". Время от времени я начинал экзаменовать, а он в ответ, и правда, - с любого места, вдохновенно...
Вот едем, допустим (это уже на "Ассе"), в автобусе на съемку. А он давай меня снова позорить: "Хоть за эти-то годы ты "Онегина" выучил? Вот дурак-то, ведь лишаешь себя такого грандиозного удовольствия: "Смеркалось. За столом, сверкая..." Я отвечаю: "Действительно, гениальные стихи. Я уж этот кусочек-то и забыл. А сейчас поедем снимать в гостиничном номере вашу с Таней двойную сцену. На фиг выкидываем весь мой текст, а ты просто сиди в трусах и читай ей "Онегина".
Так вот фильм прирастал и его идеями.
Есть особая порода людей. Великодушных, что ли. Вот, скажем, песня "Ждем перемен". Пришел я в первый или второй день знакомства с Гребенщиковым на концерт Цоя, он там в финале спел "Перемен...", а я с ним и знаком-то еще не был. После того как все кончилось, пришли за сцену, я ему и говорю: "Слушайте, а вы могли бы подарить мне эту песню в картину?" - "В каком смысле?" - "Ну, вот даю вам честное слово, что этой песней будет завершаться моя новая картина. А вы мне даете честное благородное слово, что до премьеры исполнять ее не будете". Цой моментально согласился. И полтора-два года до выхода фильма действительно "забыл" ее, никогда не исполнял публично.
Я попал буквально к своего рода старикам хоттабычам. Все оттенки кое-как сформулированных и едва намеченных желаний они претворяли в жизнь каким-то волшебным незаметным усилием. Вырвут волос все равно откуда - пик-пик - и готово, дело сделано.
Потом уже, когда картина была закончена, у меня скопилось в кабинете огромное количество роскошных предметов их роскошного искусства. Тут я подумал: будет все-таки неправильно все это развеять по ветру или даже раздать интересующимся. Ведь, кроме всего прочего, это еще и своего рода озон картины, ее воздух. И я понимал уже, что это не просто воздух, а воздух навек уходящей эпохи. Тут-то, наверное, и произошло мое прощание с "индийским замыслом".
Интервью с Сергеем Соловьевым о судьбе "Ассы" читайте в следующем номере
