В эти дни ленинградцы воздают почести героям-блокадникам. Глубоко волнующие картины и чувства - в письмах с берегов Невы.
Блокадный сентябрь 1941 года. Толе в августе исполнилось 8 лет. Его записали в школу. Сестре Нине 2 ноября будет только 7 лет. Ей в школу рано. Но она очень хотела в школу. Она приходила в школу с братом и садилась с ним за одну парту. Тогда были еще остатки тетрадок из нормальной белой бумаги. Потом уже тетрадки шили из бумаги, вырезанной из газет. Сначала дети учились писать буквы. В классе было тихо и торжественно. Казалось, что дети повзрослели не по годам не только от той ответственности, которую им внушила первая учительница на уроках, но и от той атмосферы военного времени, которая ощущалась повсюду - дома, на улице, в магазине, в школе. Теперь реже можно было услышать беззаботный смех, веселый разговор. И детские игры уже не были такими шумными, как раньше, до войны. Ребята всем своим детским существом чувствовали, что случилось что-то очень серьезное и опасное. В начале сентября они могли еще бегать. Но со временем, ослабленные голодом, они могли только ходить. Уже на втором уроке в воображении детей возникал стакан слегка подслащенного чая с кусочком хлеба. Им казалось, что время замедляется тем больше, чем ближе перемена, во время которой им давали чай. И Нине тоже давали чай и кусочек хлеба. Но однажды ей не дали. Ведь она не числилась в списке. Ребенок же не понимает взрослых формальностей. Ей стало так обидно, что она громко расплакалась. Дети как бы оцепенели от внезапного громкого плача. В классе стало тихо-тихо, и от этого плач казался еще громче. Первым пришел в себя брат. Он пододвинул к сестре свой стакан с кусочком хлеба и поспешно сказал:
- Пей, я совсем не хочу. - И к ней сразу же стали подходить другие первоклашки, протягивая каждый свой стакан и кусочек хлеба. Подошли все. Каждый настаивал, чтобы именно у него Нина взяла чай и кусочек хлеба. Нина перестала плакать и не знала, что ей делать. Тогда Вова с соседней парты сказал:
- А пусть она у каждого откусит хлеба и хлебнет глоток чая. - И поднес стакан и хлеб к ее губам. За ним потянулись к ней и все другие. Нина сначала отказывалась, но потом, почувствовав непреклонность своих одноклассников, стала бережно откусывать у каждого малюсенький кусочек хлеба и чуть-чуть отпивать из стакана.
Учительница, глядя в глаза учеников на следующем уроке, в каждом взгляде чувствовала какую-то добрую перемену. Глаза человека от добрых дел становятся одухотворенными, просветленными. Для этих детей это был первый урок доброты и самопожертвования, после которого на душе становится легко и радостно. Когда смотришь в глаза доброго человека, они как бы притягивают тебя, и тебе кажется, что ты его знаешь уже давно. У добрых людей к концу жизни меньше морщин и меньше болезней. Ведь все от нервов. К сожалению, некоторые начинают это понимать слишком поздно, в последние дни жизни. Всю жизнь подавляемая совесть начинает переполнять все фибры человеческой души и не дает покоя ни днем, ни ночью. Все хуже и короче сон. Судный день все ближе и ближе. Нет для человека страшнее суда, чем суд своей собственной совести. Ей не скажешь: можно выйти?
В ноябре очень рано утром, когда не было еще учеников, в школу попала бомба. Школа была разрушена до основания. На этом и кончились занятия 1941-1942 учебного года - очень голодного и очень холодного. Дети были предоставлены сами себе. Толя с Ниной каждый день выходили погулять недалеко от дома. Отец был на фронте. Толю тянуло к военным. Поэтому дети чаще ходили гулять к Военно-воздушной академии, которая была совсем рядом. Дети переходили по мосту через реку Ждановку, проходили мимо разрушенной школы и поворачивали направо на улицу Красного Курсанта. За бетонным забором академии нередко слышались выстрелы. Курсанты тренировались в стрельбе в специальных тирах. Дети доходили до входа в академию, а потом шли обратно домой. Часто у входа встречались военные. Одни шли в академию, другие выходили из нее.
Однажды в начале декабря, когда возвращались уже домой, дети услышали сзади шаги взрослого человека. Оглянувшись, они увидели немолодого военного, который им подмигнул и широко улыбнулся.
- Куда направляемся, - спросил он заговорщически, прищурив добрые глаза.
- Домой, - ответили дети хором.
- А вы знаете, что скоро Новый год?
- Да, знаем, опять хором ответили дети. - Добрые глаза военного продолжали улыбаться, а лицо приобрело таинственную серьезность.
- Вчера я был в командировке и виделся с Дедом Морозом. Он передал вам новогодний подарок. Но вы мне должны сказать, как вас зовут, чтобы я убедился, что это именно вы. Толя назвал себя и сказал:
- А это моя сестренка Нина, ей семь лет, - почему-то решил он сказать.
- Ну, все правильно, Дед Мороз так мне и сказал: передать подарок Нине и Толе. - Он вынул из-за пазухи краюху хлеба, завернутую в небольшой обрывок газетной бумаги, и протянул его Нине. Она вопросительно посмотрела на брата, но военный сказал:
- Бери, бери, не бойся! - Нина взяла, сказала спасибо и сразу же передала краюху брату, который тоже сказал: спасибо, дяденька.
- Дед Мороз сказал, что подарок надо положить за пазуху и отнести домой. - Толя сразу же сунул краюху за пазуху и сказал:
- Наш папа - на фронте, вы нашего папу не встречали?
- Нет, не встречал. Но если встречу, обязательно расскажу, как встретил вас на улице. Ну, мне пора. - Военный повернулся и пошел ко входу в академию. Дети заторопились домой. Краюха хлеба в голодный декабрь 41-го - это большой праздник! Голодные дети ни крошки не съели на улице. Всю краюху принесли домой.
Для настоящего блокадника совесть - не пустой звук. Последние годы Нине, теперь уже на 70-м году жизни - Нине Ивановне все чаще приходится вспоминать случай проявления доброты одноклассниками и случай с краюхой хлеба в подарок от военного. И когда получает нищенскую пенсию, и когда стоит, склонив седую голову, на больных ногах перед молодыми в автобусе, и когда ее грубо высаживают теперь из автобуса.
- Куда лезешь, старая! Много вас дармоедов развелось! - Тихо плача, она сползает из автобуса и мелкими старушечьими шажками в стоптанных ортопедических ботинках идет, думая: "Другие люди, другая мораль..."
Она честно жила и честно работала. Ее конструкторские разработки для боевых ракет до сих пор служат Родине. Ее совесть чиста перед людьми и Богом, поэтому спит она спокойно. И судный день ей не страшен.
