Пьеса Мольера в МХТ им. А.П.Чехова
"Конечно, нет ничего "мольеровского" в спектакле, задуманном К.С.Станиславским, - в нем нет порхающих реплик и балетных мизансцен, буффонной суматохи, барочных завитушек, нет пустопорожней динамики и напускной веселости, нет всего того, что испокон веков считается каноническим "стилем Мольера"
"Обаятельность мхатовского "Тартюфа" - в свежести и искренности чувств. Он оригинален и нов в самой своей сущности. Обычная пара - кроткий простак Оргон и дьявольский злодей Тартюф - в этом спектакле не вспоминаются ни разу. Их точно и не существовало на свете, этой стародавней театральной ветоши. Вместо традиционной игры в кошки-мышки на сцене происходит истинная драма страстей".
"В "Тартюфе" непрерывная цепь конкретных физических действий раскрывает с замечательной рельефностью внутренний мир героев"
"Сцену притворной одержимости Тартюфа Кедров играет превосходно, как и сцену унижения и самобичевания. Тартюф самозабвенно целует палку, которой замахивается на него Дамис. Он униженно сознается во всех своих грехах, называет себя лицемером, плутом, развратником, самым последним человеком"
"Намеки Эльмиры становятся все прозрачнее, она уверяет Тартюфа в искренности своих чувств. И рука Тартюфа постепенно оживает. Короткие толстые пальцы приходят в движение и медленно начинают почесывать переплет библии. Сухое и резкое царапанье становится все более ожесточенным. Ногти сладострастно скребут кожаный переплет святой книги: блудливый зверь выпускает когти. Великолепный символ лицемерия!"
"Тартюф Кедрова необычен. У него внешность и повадки сельского кюре. Грубая черная сутана, тяжелые неуклюжие башмаки. Шаги Тартюфа медленны, спокойны, движения сдержанны. В разговоре он прямолинеен и суров, никаких льстивых интонаций или угодливых жестов. Этот человек ни перед кем не заискивает. Суровость, простоватость и нелюбезный тон Тартюфа как бы подсказывали Оргону мысль о независимости этого человека, о внутренней свободе и благодати, которые в нем заключены: "Тартюф" вдохнул новую струю в художественную жизнь МХАТ, излишне остепенившегося за последние годы"
Григорий БОЯДЖИЕВ
"Советское искусство",
5 декабря 1939 г.
Сказать о нынешнем МХТ, что он "излишне остепенился" вот уж никак нельзя. Уходя с "Тартюфа" иные связывали только что увиденные на сцене вольности с недавним исчезновением из аббревиатуры величественной буквы "А! Дескать, был МХАТ Академическим, а теперь - МХТ самим названием расписавшийся в свободе от всяческих этикетов. Но дело, конечно, не в букве, а в духе. Курс нынешнего МХТ на молодую режиссуру имеет, безусловно, оздоровительный характер. И наблюдается редкостно добровольное шествие поколений навстречу друг другу. Актерские звезды старшего возраста и молодые режиссерские силы легко находят общий язык. В результате получаются блюда, главная особенность которых - легкая усвояемость. Общий язык в транскрипции приглашенных режиссеров отнюдь не означает "новый". Никто никого не грузит претензиями, все в складчину: старики несут свое мастерство, обаяние и присущую им осмысленность сценического поведения, а молодая режиссура - драйв и кое-какие прибамбасы.
"Тартюфа" поставила в МХТ Нина Чусова, чей вкус к комедии обнаружен не вчера. И если мы не дождались от нее на сцене огромных клистиров или града бутафорских палочных ударов, то только по той причине, что с ними Мольера уже тысячи раз ставили. Соображение типа ''играем все же "Тартюфа" пьесу куда более серьезную, чем "Мнимый больной" или "Лекарь поневоле" в данном случае несущественно. Потому что "клистиров" полным-полно и в нынешнем "Тартюфе", только в фигуральном смысле этого слова. Первый раз вероломный святоша с компанией приспешников картинно появляется в проеме, напоминающем врата в католический храм. Музыкальный "удар" дым, ослепительный свет и шикарные праздничные сутаны - ни дать ни взять сцена из незабвенного антиклерикального фильма "Праздник святого Йоргена" только сдобренная ярким цветом. Декорации молодых, способных художников Анастасии Глебовой и Владимира Мартиросова поначалу чудо как хороши.
Отливающие золотом стены дома Оргона, все в искусной, витиеватой резьбе, напоминают одновременно барочную пышность богатых апартаментов и великолепие костелов.
Но по ходу дела начинаются какие-то "Каникулы Бонифация": выползают отовсюду рисованные кущи, картонные волны и прочая мультчепуха. Свет ударяет то дьявольским красным, то ядовитым фиолетовым и бирюзовым оттенками, намекая, видимо, на то, что у ханжи Тартюфа от храма до казино всего один шаг Костюмы Павла Каплевича во всем своем великолепии соединяют куртуазный шик с безудержной клоунадой. Сочиненного режиссером поверх Мольера "адъютанта" Тартюфа, Лорана, играет знаменитый карлик Владимир Федоров, и как тут не вспомнить щекочущий нервы французский антураж фильмов про красавицу Анжелику. Впрочем, справедливости ради стоит признать, что зрителю на спектакле Н.Чусовой может понадобиться и более, скажем так, интеллектуальная память. Например, о том, как страдал несчастный Жан Батист Мольер от французского духовенства. И вот Тартюф с компанией застывают в зловещей композиции, заключенные в сусальную раму и озвученные дьявольской мессой, той самой, которую облюбовали американские кинематографисты для многочисленных фильмов про пришествие князя тьмы. Между тем Олег Табаков в роли Тартюфа играет отнюдь не мерзкого эмиссара Кабалы, а скорее наглого и обаятельного халявщика. Играет, надо сказать, здорово. В молодцеватом русом парике, в полосатой атласной сутане, под которой обнаруживается полосатое же трикотажное исподнее - ба, да не уркаган ли перед нами? Не прибыл ли он в дом Органа прямиком из мест не столь отдаленных? Похоже, так и есть, тем более что также дописанные режиссером сопровождающие его монашки (Варвара Шулятьева, Юлия Галкина) на поверку оказываются обыкновенными марухами. Двойное дно этого Тартюфа заключается в том, что в отсутствие посторонних глаз он предается нехитрым усладам плоти, а на виду у почтенной публики полон лукавого благочестия. Табаков играет эти метаморфозы без желчности, легко, добродушно и заразительно. Нам не страшно, да нас и не пугают. Пафос Оргона - Александра Семчева смешон. Перед нами эдакий тучный мистер Твистер с сигарой в зубах, возлюбивший Тартюфа до такой степени, что заказал в каких-то мастерских его гипсовый бюст. Талантливому Семчеву так же легко играть дурацкий наив и бычье упрямство Оргона, как не нуждающемуся в эпитетах Табакову - мнимое благочестие жулика Тартюфа. Фейерверк же устраивает Марина Голуб, играющая служанку Дорину. Энергии - бездна, темперамента - море. Если бы не совершенно антрепризный перебор средств, можно было бы даже подумать о заявленной ею теме. Причем теме истинно мольеровской - здравый смысл простолюдинки тормошит близоруких и изнеженных господ, заставляет их раскрыть глаза на происходящее. Но в ход при этом у актрисы идет все подряд - и яркие осмысленные эволюции, и низкопробный балаган. Отдельная история - Клеант Авангарда Леонтьева. Вот еще один блестящий талант, пущенный режиссером по воле беспорядочных волн. Роль коварная, классицистический резонер, болтовне которого трудно найти бытовое оправдание. Тем, кто помнит замечательного "Тартюфа" поставленного Анатолием Эфросом на этой же сцене в 80-е годы, конечно, не забыть, как играл Клеанта Юрий Богатырев. Эфрос нашел герою абсолютно жизненный мотив поведения. Клеант попросту страдал лотореей. Он захлебывался в выспренних монологах, упивался текстом, слова опережали мысли, их количество застилало у героя чувство реальности, никто его не слушал, но и заткнуть этот фонтан было невозможно. Смешной до колик герой Богатырева тем не менее нес важную смысловую нагрузку. Возникла тема тщетности проповедей, полнейшей девальвации высоких слов. В нынешнем же спектакле, априори не отягощенном старомодным поиском смысла, А.Леонтьеву остается, кажется, самому решать, ради чего этот Клеант произносит столько трескучих фраз. О, он их и произносит, и провозглашает, и мечет, подобно огненным стрелам, но куца и зачем - бог весть!
Опять же, если бы очаровательной Марине Зудиной, играющей Эльмиру, было предложено изобразить хоть толику природного целомудрия или хотя бы аристократической лени, сцена изобличения Тартюфа прозвучала бы для ее мужа Оргона и дочери Марианы - Дарьи Мороз более убедительно. Но в чусовской транскрипции эта Эльмира стала для бедняги Тартюфа просто невозможным испытанием. Сначала она упивается в его обществе вином и, кажется, на все готова. А затем в сцене, которую подсматривает Оргон, отвязывается до такой степени, что и каменный истукан не выдержит А Тартюф все-таки мужчина, каковым его к тому же весьма и весьма убедительно играет Олег Павлович.
Впрочем, что радует, так это то, что в море прибамбасов не тонет потрясающий мольеровский текст. И, на миг прикрыв глаза, можно услышать жутко современные вещи. Не про гадких ханжей-клерикалов, а всего лишь про сотворивших себе кумира. Про готовых отдать очередному идолу семью, дом, душу и разум. А когда в финале та же компания, что еще недавно разделяла с Тартюфом плотские утехи, приходит арестовывать его по приказу короля, когда совсем уже не понять, кто кому "приходится дедушкой" и к чему все это сомнительное торжество добра над злом... Короче, в этот самый момент апофеоза стеба и кутерьмы некстати вспоминается сам "бедный окровавленный Мастер". Как пробивал он этого своего "Тартюфа" на сцену Пале-Рояля. Как заискивал перед королем Людовиком. Как отдал ему финал выстраданной им пьесы, и как под занавес вышел у него "король-солнце" справедливым судьей. Но эти мысли утонули в аплодисментах хорошим актерам, достойным лучшего применения.
