"Актеры хотят работать с молодыми режиссерами, хотят научиться играть по-другому, говорить по-другому, им надоела старая манера. И мы потихонечку пускаем свой яд, разъедающий академические сцены"!, - утверждает номинант "Золотой маски" режиссер Нина Чусова
В МОСКОВСКУЮ ТЕАТРАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ Нина Чусова не вошла робко и неуверенно, как полагается начинающим режиссерам, а ворвалась. Да еще с таким радостным задором, что просто диву даешься. За какие-то три сезона успела поставить "Гедду Габлер" Ибсена в "Сатириконе", "Шинель" Гоголя и "Героя" Синга в РАМТе, вызвавшие столько критических нареканий антрепризные "Имаго" и "Резиновый принц" ("Фаллоимитатор"), спектакли на английском языке в LimeLight Theatre. В этом году ее спектакли "Мамапапасынсобака" в "Современнике" и "Вий" в Театре им. Пушкина выдвинуты на премию "Золотая маска". В небывало короткий срок Чусова сделалась модным режиссером. Приглашения сыплются на нее со всех сторон, вот и сейчас она одновременно репетирует в "Современнике" "Грозу" Островского, а во МХАТе им. Чехова - "Тартюфа" Мольера.
В чем состоит секрет столь бурного начала, "Итоги" и попытались выяснить в беседе с Ниной Чусовой.
- Нина, вы, похоже, самый неуловимый режиссер в Москве. Просто как Фигаро - сегодня тут, завтра там. А как же сосредоточенность, приличествующая серьезному художнику?
- Не знаю, по-моему, времени хватает на все. Мне кажется, можно еще больше работать.
- Но вы просто побиваете все рекорды по количеству выпущенных спектаклей в сезон. То в академическом театре ставите, то в антрепризе какой-нибудь "Фаллоимитатор" с Лолитой Милявской забабахаете, то детский мюзикл "Энни" в Театре эстрады, и даже что-то такое для чеса по провинции. Деньги так зарабатываете или еще какая-то причина есть?
- Ну не могу я делать только один спектакль. Если нет никакой параллели, мне неуютно и скучно становится. Мне и правда все равно, чем заниматься, - шоу делать или детский праздник, главное, быть занятой. Вот каждый раз даю себе слово, что в следующем сезоне сделаю два спектакля и больше ни-ни. Но так не получается. Я думаю, пока есть возможность, надо делать. Вот смотрите: в детском возрасте за один день можно нарисовать двадцать рисунков, начинаешь взрослеть - два рисунка, а когда станешь взрослым - над одной картиной можешь годами трудиться. Наверное, я еще не повзрослела.
- Впечатление такое, что вы охотно ставите все, что вам предлагают. А есть ли что-то, что вы не могли бы поставить ни при каких обстоятельствах?
- Я не могу делать социальные пьесы. Материал, который я беру, в любом случае должен нести в себе заряд какого-то праздника. А просто социальные проблемы меня не очень трогают.
- Неужели вам кажется, что пьеса Олега Богаева "Фаллоимитатор", якобы о женском одиночестве, интереснее, чем его же "Русская народная почта", где, несомненно, присутствуют социальные проблемы?
- Боже мой, не знаю, почему эта пьеса у меня возникла. Кстати, я сама ее откопала, мне никто ее не навязывал. Наверное, мне просто жалко стало эту женщину, о которой он написал. Ну сделала я и такой спектакль, ну и что? Театр ведь дело сиюминутное, спектакль может пройти три раза и не быть больше никогда.
- Выходит, понятие "репутация" вас вообще не волнует?
- А что такое репутация? Это значит, что я всегда должна быть такой чистюлей, ходить с салфеточкой и никогда не пачкаться - не дай бог кто-нибудь увидит, что я ела конфету? Мне кажется, нужно все время кидаться в разные стороны и ничего не бояться. Пушкин, в конце концов, тоже писал и другие стихи, не всегда только "мороз и солнце, день чудесный".
- Вам не страшно, что фонтан идей когда-нибудь иссякнет, если так разбрасываться?
- Да, я думаю о том, что будет, если кончится фантазия. Но ведь это от меня не зависит. Фантазию нельзя сэкономить, нельзя придержать про запас. Мне вообще кажется, чем ты щедрее, тем больше к тебе приходит. Вот говорят: "Не рассказывай никому, украдут". Да какая разница. Если кто-то другой воплотит мою идею, даже лучше: не нужно самой над ней париться. А если все когда-то закончится, значит, так Бог захотел.
- Молодым в нашем театре всегда было трудно пробиваться, но кажется, что вам и тем режиссерам, что пришли параллельно с вами, пробиваться вообще не пришлось, вам просто распахнули дверь и ковровую дорожку под ноги подстелили.
- Нам просто повезло. Так получилось, что именно в эти два-три года все театры вдруг заявили: дайте нам молодых режиссеров. Пришли художественные руководители на дипломные спектакли и разобрали всех. Проблем не было вообще. Единственная трудность в том, что теперь продюсеры и даже академические театры хотят прежде всего деньги заработать, а нас все-таки и художественные идеи волнуют. Тут приходится как-то выкручиваться. Но вот новых режиссеров почему-то не прибавляется, мы так и вертимся все одной кучей. Может, дверь обратно захлопнулась на некоторое время?
- А вы ощущаете себя одним поколением с другими молодыми режиссерами? Вы одна компания?
- Знаете, мы все такие отдельные. Наверное, поколением можно считать тех, кто когда-то "Современник" создавал, у них были общие цели и идеалы. А сейчас время эгоистов, и каждый сам за себя. У нас даже конкуренции нет, нет такого -ах, ты сделал это, а я отвечу вот так. Такое сейчас время, ничего не поделаешь.
- Молодые режиссеры во все времена приходили с какой-то революционной по отношению к действующему театру идеей, они просто жаждали ниспровержения рутинеров, захвативших первенство в искусстве, как сказано у Чехова. А у вас, кажется, нет конкуренции и со старшими товарищами.
- Просто бомба у нас глубоко внутри запрятана. И мы потихонечку пускаем свой яд, разъедающий академические сцены. Во МХАТе, например, уже не хотят играть "по-мхатовски", потому что там пустил свою "заразу" Кирилл Серебренников, в "Современнике" тоже не хотят классически существовать. Свое разъедающее действие мы оказываем, просто не говорим об этом вспух и не потрясаем кулаками. Памфлетов и манифестов от нас не надо ждать. Нас пустили, и началось это разложение. Актеры хотят работать с молодыми режиссерами, хотят научиться играть по-другому, им надоела старая манера. Это и есть наша мина. Потому что, почувствовав новый язык и новые ритмы, люди уже не могут вернуться назад. Это происходит не только с актерами, но и с постановочной частью. Мы внедряем и новые технологии, заставляем театр по-другому мыслить. Со скрипом, медленно, но в конце концов и они задумываются: а действительно, как же это мы работали без компьютеров, почему раньше не приобрели этот свет?
- А вы можете сформулировать, в чем эта ваша новизна состоит?
- Для меня это соединение психологического театра с визуальным. Мне кажется, что очень долгое время в русском театре слово, произнесенное актером, было самым главным. А сейчас слово обесценилось. Это уже не главное, главное то, что видят глаза. Но время-то иллюзорное, и глаза часто видят не то, что существует на самом деле. Знаете, есть такие картинки, на которые долго нужно смотреть, и только тогда рисунок на них проявляется. Вот такая стереоскопическая картинка мне интересна. И психология должна быть с ней теснейшим образом переплетена. Чтобы вызывать сильнейшее эмоциональное воздействие, иначе нет смысла, и психические затраты тут колоссальные. Потому и нужен новый актер, который умеет воздействовать на зрителя. Это уже не психологический театр, а какой-то психический, наверное.
- А вы могли бы работать со старыми мастерами?
- Ну да, вот я сейчас с Олегом Табаковым во МХАТе работаю.
- И что?
- Мне кажется, они все замечательные люди, просто у каждого из них есть стереотипное представление о себе, в этом проблема. Он же все о себе знает, столько прожил, такой опыт, но, на мой взгляд, надо потихоньку этот стереотип убирать. Сразу не получится, жестко ломать никого нельзя. Актеры-то они прекрасные, просто их нужно освободить от наработанного.
- Нина, а зачем вы в режиссуру пошли? Вы ведь актрисой были, захотелось самой командовать?
- Нет, командовать мне не хотелось, просто надоело быть актрисой в Самаре. Еще работая там, я сделала самостоятельный спектакль, и мне очень понравилось сочинять самой - перед тобой голый текст, а после твоих придумок все это начинает жить. Здорово. Потом "болезнь" зашла слишком далеко, я начала тосковать, пыталась поступить на режиссуру, и в первый раз меня не приняли. А потом повезло. На самом деле еще в школе на вопрос, кем я хочу стать, я написала в сочинении - режиссером. Почему, не знаю.
- Вы были хорошей актрисой?
- Ой, я играла таких героинь! И Нину Заречную, и Настену в "Живи и помни" Распутина. Все трагические роли были мои. Кстати, я никогда не говорила, что больше не буду играть на сцене, мало ли как получится. Я вообще не ставлю крест ни на чем. Если будет что-то интересное, заманчивое, авантюрное, то с огромным удовольствием.
- Еще не так давно у нас почти каждый режиссер мечтал стать главным. А вам хотелось бы иметь свой театр?
- Не думаю даже об этом. Недавно мне предложили: давай ты станешь художественным руководителем одного центра. Но я не готова, еще немножко побегаю, пожалуй. Нужно, чтобы у театра была какая-то тотальная идея, нужно понимать, что я буду миру сообщать именно этим театром. Для меня это очень важный момент. А ради того, чтобы просто потешить самолюбие - мол, у меня театр есть, - браться за это не стоит.
- То есть пока у вас нет такой идеи?
- Пока нет. Мне хочется разного. Хочется праздник создавать, хочется синдром счастья в зрителей внедрить, но этого, наверное, пока мало для театра. У меня вот есть большая мечта - сделать в Москве праздник города, но не такой, как это до сих пор делалось: тучи расстреляли, пивом напились, и рок-концерты на каждом углу. Праздник должен быть с чудом, с превращениями, с карнавалом, с вовлечением людей в стихию радости. Если бы мне когда-нибудь разрешили это сделать, было бы здорово.
- Вы так заразительно всему радуетесь, а трагедию могли бы поставить?
- Ну как же, вот "Грозу" сейчас ставлю в "Современнике". И нет тут ни какого противоречия. В настоящей трагедии есть очищение, катарсис, а катарсис - это уже праздник.
- Понятно, что театр для вас - игра и праздник. А жизнь? Она тоже праздник?
- Нет, конечно. Но даже в самый печальный момент я молю Бога вернуть мне чувство юмора. Чтобы можно было освободиться от проблем, вывернув ситуацию наизнанку. У меня вообще всегда рядом расположены смех и слезы. Поэтому, наверное, и в спектаклях моих все это рядом и одновременно.
- Ваше поколение принято упрекать в том, что вы ставите спектакли профессиональные, энергичные, но какие-то не крупные, инфантильные. Все-таки театр - учреждение серьезное, там философские вопросы испокон века задавались.
- Ну это смотря про какую философию мы говорим. Бывают ведь разные подходы. Когда мы делали "Мамапапасынсобака" в "Современнике", мы обсуждали такие серьезные проблемы и так глубоко их перекапывали! Мы не просто уши налепили и кривлялись, задача была совсем другая - мы в глубь человеческой природы войти пытались. Другое дело, что все это не на поверхности. Мы ведь привыкли как - мысль важна, значит, ее надо донести в массы, вбивая молотком. Но ее можно донести не через назидание, а через психофизическое восприятие. Человек может и не сформулировать, о чем этот спектакль, но в нем что-то после него сдвинулось, и это для меня важнее. Я вообще не хочу, чтобы мы все вместе что-то такое одно формулировали.
- Значит, театр для вас - не кафедра, как сказано у классика?
- Театр для меня в большей степени медицинское учреждение, и режиссер -это врач прежде всего. А спектакли - лекарство. Они могут быть витаминами, могут быть горькой микстурой, но ее необходимо выпить, чтобы вылечиться. Люди болеют, и их нужно спасать, лечить.
- А какие-то авторитеты в искусстве у вас есть?
- Да, мне очень нравится Стрелер, могу смотреть его спектакли бесконечно. Потрясающей красоты картинки, которые он выстраивал, действуют на меня магически. Очень люблю Мейерхольда. Его авантюризм просто потрясающ. Вот, кстати, почему его никто не упрекал, он ведь делал в десять раз больше спектаклей, чем я? За две недели выпускал, просто переворачивал наизнанку декорации и говорил: это новое. Мне вообще кажется, без авантюризма нельзя работать. Чуть-чуть несерьезно к себе надо относиться, тогда что-то получается.
- А вы в себе хоть иногда сомневаетесь?
- Знаете, у меня бывают такие сомнения, что жить не хочется. Но потом возвращается чувство юмора, и понимаешь, что все это ерунда. Если подумать, кто я такая, что я такого уже сделала, что боюсь ошибиться? Это ведь глупо. Максимум, что мне за это будет, - критики поругают, денег не заплатят, второй раз не пригласят, и все. Жизнь на этом не закончится. Я вообще уверена, что все заранее где-то там предопределено, а мы просто угадываем, нащупываем свою судьбу. Нужно только сильнее развивать интуицию, и выбор будет точным. Но и без ошибок нельзя, потому что, если постоянно жить в благости, когда все у тебя легко выходит, то вообще никакого развития не будет, в трясине какой-то окажешься. Обязательно нужно получать по голове, наступать на одни и те же грабли двадцать раз. Это очень полезно.
- Вы и ваши коллеги так бодро и весело пришли в застоявшиеся академические театры со своими ритмами и технологиями, а не думаете, что очень скоро придут на ваше место другие, еще более молодые и резвые? На самом деле это всего лишь вопрос времени.
- Конечно, думаю. Но я ведь не собираюсь всю жизнь заниматься одним и тем же. Может, я вообще потом бизнесом буду заниматься. Или писать картины. Держаться за место точно не буду.
- Подождите, при чем тут бизнес? А как же ваше предназначение?
- А я не знаю, как я буду видеть мир через какое-то время. Сейчас я вижу его через призму театра, но что случится со мной потом, я не знаю. Я не хочу ставить на себе точку. Уверена, если ее поставить, начнется ужас. В младших классах школы нас учили: выбери путь, иди до конца. А в десятом классе вдруг все это рухнуло, выяснилось, что до конца не надо никуда идти, и вообще - что хочешь, то и делай. Ощущение такое, что жизнь наша движется как будто через запятую, она не заканчивается на чем-то одном. И отношение к профессии у нас - через запятую. Заметьте, как молодые люди часто меняют профессии, раньше такое было невозможно. Один мой знакомый всю жизнь занимался бизнесом и вдруг понял: не мое. Теперь он фотограф. По-моему, такая легкость, подвижность - это хорошо. Вот и я тоже - не хочу ни за что цепляться.
- А пока суд да дело, два ваших спектакля выдвинуты на "Золотую маску", это имеет для вас значение?
- О да. Всю жизнь об этом мечтала. Однажды, когда еще была студенткой, я попала на церемонию "Маски" и эдак самоуверенно сказала подруге: "Знаешь, в следующий раз я приду на "Маску", только если мне будут ее вручать". И после этого, так получалось, больше не ходила. Сейчас вот пойду. Но если серьезно, меня даже удивило, что мои спектакли оказались выдвинутыми. Рановато, наверное, ну что такого я там сделала? А с другой стороны - приятно.
