Сегодня кинорежиссеру Сергею Соловьеву, создателю фильмов "Станционный смотритель". "Сто дней после детства", "Асса", "Нежный возраст", исполняется 60 лет. Накануне с СЕРГЕЕМ СОЛОВЬЕВЫМ встретилась корреспондент "Известий" АННА ФЕДИНА.
ОКУДЖАВА МНЕ ГОВОРИЛ: "БОЙСЯ 42 ЛЕТ: ЕСЛИ НЕ СОЙДЕШЬ С УМА, БУДЕШЬ БОЛЬШОЙ МОЛОДЕЦ"
- Вы говорили когда-то, что лучшее время в жизни - от 12 до 20 и после 60 лет. Теперь вам 60.
- Действительно, теоретически у меня есть идея, что промежуток между 20 и 60 несколько западает, потому что человека на этом этапе больше всего волнуют зарплата, квартира, обустройство гнездышка и на что-то глобальное времени не остается. Впрочем, это только теория. Практически же я понял, что не бывает легких возрастов. Жизнь человека - действие драматическое с трагическим концом. И возраст от 12 до 20 крайне трагичен. Лев Гумилев, сидя в тюрьме, постоянно упрекал мать Анну Андреевну Ахматову в том, что она не старается вызволить его. А перед освобождением он ей написал: "Ты не можешь себе представить, как мне страшно выходить из лагеря. У меня есть ощущение, что все места в мире уже заняты". Подростком я тоже постоянно задавал себе вопрос: "Зачем я здесь? Если настоящих мест не осталось". Видите, сложнейший возраст, а воспоминания остались хорошие. Булат Шалвович Окуджава мне говорил: "Бойся 42 лет. Для мужчины это переломный момент: если не сойдешь с ума, будешь большой молодец". И ничего, я вполне благополучно пережил это время. Так что, как ни странно, жизнь при всей своей драматичности оставляет после себя приятное чувство. Пушкин был абсолютно прав, когда писал: "Что пройдет, то будет мило". Видимо, доля трагедии, присутствующая в жизни, заглушает ощущение праздника, а когда проходит время, понимаешь, что праздник был.
- Все-таки от того возраста - от 12 до 20 - осталось особое ощущение? - То особое ощущение, которое я стараюсь выразить в десятке картин, и не могу сказать, что исчерпал тему. Это возраст бесконечной глубины и бесконечной значительности для человека. Как говорил Пастернак, "второе рождение".
- Что же такое происходит в этом возрасте?
- Узнаешь, что мир цветной. До какого-то возраста ты живешь и думаешь, что все одинаково. И вдруг тебя ошарашивает: трава зеленая. Либо не ошарашивает - и тогда всю жизнь проживешь исключительно черно-белую, унылую. Все решается в этом возрасте: что за жизнь будет у тебя после этого, как остро ты ее будешь чувствовать или не будешь ее чувствовать никак, как ты ощущаешь свою индивидуальность или ты так и останешься среднесоциальной статистической единицей.
У МЕНЯ ДВЕ ДАТЫ В ЖИЗНИ НАСТОЯЩИЕ: КОГДА Я РОДИЛСЯ И ПОСТУПЛЕНИЕ ВО ВГИК
- Что тогда повлияло на вашу дальнейшую жизнь?
- Мне открылся круг собственных пристрастий; в том числе художественных. Меня с пяти лет водили в театр, но я ничего не понимал, был болван болваном. Мне понравилось, помню, в Мариинском театре, когда живой конь вышел на сцену. Я подумал: "Вот это театр!" И потом в какой-то момент я вдруг понял, что такое театр, я понял полноту и красоту жизни.
- От самого человека зависит, откроется ему этот мир или нет?
- При определенном душевном усилии всегда что-то откроется. У человека с нормальным геном будет некая подспудная тоска по поводу того, что жизнь идет, но что-то мимо проходит. Я даже помню, мы играли в такую игру. Был такой фильм "Жизнь прошла мимо". Мы его сократили и называли "ЖПМ". И созванивались: "Как дела?"
- "Да пока ЖПМ". Вот это ощущение ЖПМ очень важное. Когда человек почувствует, что дышит спертым воздухом, он сам начнет действовать и обстоятельства вокруг него начнут сходиться. Например, считается, что наш зритель любит только плохие картины. Чем хуже картина, тем ему лучше. И вот приходят абитуриенты поступать ко мне во ВГМК, причем способные ребята, но и у них ужасающий уровень познания в кинематографе. Я их спрашиваю: "Что вам нравится из кино?" Они мне называют какую-то ахинею, немыслимую, нечеловеческую. Потом студенты начинают смотреть хорошее кино. Не то что они с восторгом приходят в 9 утра и смотрят немую картину. Приходят, падают, спят, периодически поднимают голову - что-то проплывает мимо, потом пойдут где-нибудь пиво выпьют. Но смотрят, смотрят, смотрят. И через год занятий они вовсе не становятся кинематографическими гениями, но почти все становятся превосходными зрителями. Это я к тому, что страшно важно, чтобы тебе открылся мир, мучительнейший процесс ЖПМ был прекращен, а она, Ж, повернулась к тебе лицом. Боря Гребенщиков рассказывал, что у него было такое же ощущение ЖПМ. Он ведь был какой-то химик, физик. И вдруг выясняется, что он поэт. Причем Боря не знал нот, да я и не уверен, знает ли сейчас.
- Как вы почувствовали, что ЖПМ прекращается?
- Самым главным моментом был просмотр фильма "Летят журавли". В 13 лет я его посмотрел. И у меня разом ЖПМ прекратилась. Причем не то что я пошел посмотреть каннский шедевр - я прогуливал школу, недалеко был кинотеатр "Смена", заплатил 25 копеек. Просто холодно было на улице прогуливать, и я решил прогулять там.
- Что стало ключевым событием в вашей жизни?
- Поступление во ВГИК. У меня две даты в жизни настоящие: это тот момент, когда я родился, и 18 июля 1962 года - поступление во ВГИК. В этот день меня взяли в ту жизнь, в которой я по сегодня живу, и я очень рад, что живу именно этой, а не какой-то другой жизнью.
- Как вы умудрились в 14 лет организовать киностудию?
- Я сидел на уроке химии, писали формулу, в которой я ничего не понимал и не имел ни малейших надежд, что когда-нибудь пойму. Тогда я взял листок бумаги и написал на киностудию "Ленфильм" просьбу выдать мне помещение под студию.
- И вам выдали?
- Наверное, директор студии Киселев обалдел. Да я и сам не понимал, что произошло, когда выехал из "Ленфильма" во главе колонны из 6 грузовиков. Мы ехали, и я даже примерно не знал, зачем это я забрал, потому что сценария не было, ничего в голове не было. Еще раньше я приметил странный полуразрушенный сарай на самом берегу Невы. И вот я все это туда привез. Пока разворачивали кабель, подсоединялись к сети, я соображал, что я буду снимать.
- И что вы сняли?
-Я соблазнил к себе в соавторы Льва Додина, с которым мы за одной партой десять лет просидели. По пути я ему позвонил и предложил сняться в моем первом фильме. Он дублей пять или шесть впрыгивал в движущийся трамвай на повороте Херсонской и Квакуниной. Я говорил: "Пошел!" И подъезжал трамвай, Лева впрыгивал, куда-то ехал, потом спрыгивал. Чудная была пленка, чудная. Очень жаль, что я не помню, куда я ее дел. Потом я придумывал, куда это он едет, что с ним происходит, но, в принципе, когда я начал снимать, в голове было шаром покати. Кстати, я до сих пор стараюсь именно так делать: во-первых, начинать сценарий - не дай Бог, чтобы в голове был какой-то замысел. Замысел - это ответ в задачнике, к которому нужно подогнать решение. К созданию фильма нужно подходить с чистым мозговым лабиринтом. И дальше это все начнет самообразовываться. Это самый интересный процесс. Кроме того, я никогда не читаю свои сценарии. Я знаю точно: все главное запомнилось, все остальное - ерунда. Я ненавижу никаких зарисовок, раскадровок. Я себя чувствую идиотом, который сейчас придет и начнет подгонять живую жизнь и живую реальность под уже ясный и готовый сценарий
"У АННЫ КАРЕНИНОЙ ДОЛЖЕН БЫТЬ ДРУГОЙ КОНЕЦ. АМЕРИКАНСКИЙ НАРОД НЕ ПРИМЕТ ТАКОЙ РАЗВЯЗКИ"
- А как быть с экранизациями, когда все уже вроде бы ясно?
- Это только кажется, что все предопределено. На самом деле есть какое-то поле - магнитное или электрическое, из рамок которого выйти нельзя, но внутри которого актеры Могут взаимодействовать как угодно. Я, когда начинал "Станционного смотрителя", вообще был в отчаянии, что я не могу написать сценария. Вылущивалась история совсем смешная: гусар, социально обездоленная Дуня. Маразм какой-то. Потом я прочитал у Ахматовой, которая называет эти повести игрушечными или кукольными, что Пушкин хотел в каждой из них придумать счастливый конец. Он понимал, что в жизни все оканчивается трагически, а потому, чтобы не быть идиотом в лице читающей России, назвал их "Повестями Белкина". Кроме того, написаны они в Болдино, накануне женитьбы на Наталье Николаевне. А ведь Пушкин, как умнейший человек России, понимал, что он женится на 17-летней девочке, которая его не любит. Но он сидел и теоретически изыскивал - это тоже ахматовская фраза - для себя возможность счастливого конца. А жанр? Я думал: на что же это похоже? Гусар приезжает, метель. Вспомнил - городской романс. И вот когда все это в голове объединилось, я получил несравненное удовольствие! То же самое происходит сейчас с "Анной Карениной". Это такое поле, на котором идет совершенно непредвиденная жизнь, хотя сюжет ясен. Один американский продюсер готов был дать деньги на съемки "Анны Карениной". Он пришел и сказал: "Все, что угодно, но у Анны Карениной должен быть другой конец. Американский народ не примет такой развязки". Вот на такое я пойти не могу.
- "Анна Каренина" - это телефильм?
- Мы параллельно снимаем фильм и телеверсию.
-Есть разница - работать для телевидения, кино, театра?
- Никакой. Один и тот же метод. Очень важно, чтобы появился мир, отдельный мир. Как в детстве появляется у тебя отдельный мир твоей личности, так очень важно, чтобы в кино появился отдельный мир, чтобы это не была общая жвачка. И чтобы этот отдельный мир не был искусственно сконструирован, чтобы в нем не было искусственно набранных людей. Хотя, как ни странно, больше всего я люблю работать в театре. Там спокойнее. Я не люблю всю эту кинематографическую суету - тысячные массовки и так далее. "Левая сторона идет направо, правая сторона - налево. Ура! Мотор! Стоп!" Это все мне ужасно не нравится. В кино есть одна противная вещь - иллюзия власти над людьми. Когда я снимал финал "Булычева", мне было 24. И вот меня спрашивают: "Для сцены демонстрации сколько нужно человек?" Я долго маялся, потом сказал: "Пятьсот", думая, что попросил мало.
Сцену снимали во дворе "Мосфильма". Я стоял напротив камеры, и как они на меня поперли! Оказывается, 500 человек - это колоссальная толпа. И мне никогда не доставляло удовольствия управлять такой оравой, кричать им: "Встать, сесть!" В театре ничего этого нет.
- А на зрителя вы ориентируетесь?
- Товстоногов говорил очень правильно: "Я ощущаю себя представителем зрителя на репетиции". Вот я себя ощущаю представителем зрителя на процессе съемок. И я очень хороший зритель. Я горжусь тем, что я самый первый зритель "Калины красной". Мне Шукшин показал еще двухсерийный вариант, и мы с ним вдвоем на лавке потом сидели и обсуждали. Андрей Тарковский мне показал "Зеркало" тоже одному из первых. Так что себе, как зрителю, я доверяю.
- Какие-то театральные задумки у вас есть?
- Задумок очень много - всяческих. У меня сейчас такое ощущение, что я только что снова поступил во ВГИК. Это какой-то рубеж, за которым открываются все горизонты.
БЕРТОЛУЧЧИ ОРАЛ, ЧТО ХОЧЕТ К ЛЮДЯМ. ВСЕ РАВНО К КАКИМ
- Вы способны на бесшабашные поступки?
- В кино - да. А в жизни я научился строить жизнь так, чтобы она мне не мешала работать.
- Какая встреча произвела на вас наибольшее впечатление?
- Бывает, что при различии языка и прочего вдруг выясняется, что человек так похож на тебя мыслями, как будто он тебе родной брат или вы были в одном пионерском лагере. Но только в разных отрядах и знакомы по дискотеке. Мне страшно интересно общаться с Бертолуччи, Тонино Гуэрра, Ричардом Гиром. Они на самом деле совершенно не похожи на то, что про них пишут. С Бертолуччи мы познакомились, когда его привезли на Московский фестиваль и бросили в гостинице "Россия". А у него географический кретинизм, он боялся выйти из номера и просидел неделю в гостинице. Кто-то мне про это сказал, а я сидел с Губенко, который знает прекрасно английский язык. Я говорю: "Пойдем позвоним Бертолуччи". Губенко позвонил. Я спрашиваю: "Чего хочет?" - "Орал, что хочет к людям. Все равно к каким". Мы ему сказали: "Возьми такси и скажи: "Дом кино". Так и познакомились.
- А с Гиром как познакомились?
- Гир тоже был на каком-то Московском фестивале, и его повезли в Питер. Он пошел на экскурсию в дом на Мойке, 12, где ему рассказали про Пушкина. И он запал на это дело: "Боже мой, сыграть бы Пушкина! У меня был замысел (невоплощенный) снять фильм о Пушкине. Я решил пригласить Гира, прилетел в Лос-Анджелес, позвонил ему. Ричард меня спрашивает: "Ты что сегодня делаешь?" - "У меня день рождения". - "Пригласишь?" - "Приходи". Он пришел с Синди Кроуфорд. И через полчаса после знакомства начал жаловаться, что Синди уговорила его помочь ее подружке сняться в кино. Ричарду как раз предложили сценарий, он отказался, но подружку по рекомендовал. А режиссер заявил, что без Гира снимать подружку не будет. И вот Ричард плакался, что впервые играет "при подружке" и не знает, что делать на съемочной площадке и зачем он там. Подружку звали Джулия Робертс, а фильм назывался "Красотка".
