Завтра легенде отечественного джаза - Георгию Гараняну стукнет 70 лет
Лауреат различных международных и отечественных конкурсов Георгий Таранян был первым джазменом, удостоенным звания народного артиста РФ. Немало им сделано и на композиторском поприще. Он написал музыку более чем к 30 фильмам. Среди них такие, как "Рецепт ее молодости", "Покровские ворота", "Вечерний лабиринт".
- Георгий Арамович, для большинства музыкантов выбор профессии происходит еще в детстве, особенно если родители отдают своих чад в спецшколу. И в дальнейшем - по накатанной колее: училище, консерватория, Москонцерт, филармония и т.д. С вами было так же?
- Нет, у меня все иначе. Почти все, что знаю и умею, досталось самостоятельным трудом: и английский язык, и компьютер, и электроника. А то, чему учили в аудиториях, к сожалению, слабо могу применить. По образованию я инженер, окончил Московский станкоин-струментальный институт. Правда, после защиты диплома ни одного дня по специальности не работал, сразу же устроился в Москонцерт. Для того времени это была обычная ситуация. Дело в том, что в 50-е годы музыкантам, учившимся в консерваториях или музыкальных училищах, играть джаз было категорически запрещено. И поэтому первое послевоенное поколение нашего джаза составили в основном инженеры, ученые, врачи... Проблемы начались несколько позже, когда мы стали поступать в различные профессиональные оркестры, где требовались дипломы о музыкальном образовании. Выручали характеристики и поручительства различных видных людей, поскольку какой-то авторитет в музыкальном мире к тому времени у меня и моих коллег по джазу уже был.
Забавная история произошла в 1982 году, когда мне присуждали первое артистическое звание. Документы, в том числе об образовании, пришли в Президиум Верховного Совета РСФСР, где начали недоумевать: зачем инженеру звание заслуженного артиста? Хотя музыкальное образование у меня тоже есть, причем довольно своеобразное: я сдал за один день экстерном все экзамены за дирижерские курсы при консерватории.
- Говорят, на саксофоне вы научились играть на спор...
- Не то что на спор, а скорее от нечего делать. Я был старостой в институтском оркестре, играл на фортепиано, и мне дали отремонтировать саксофон. Я принес его домой, посмотрел: игрушка занятная, красивая. С этого все и началось. Попробовал играть. Вроде бы получилось, и я даже имел некоторый успех у снисходительной публики. Но это сослужило мне плохую службу, укрепив в заблуждении, будто я - уже мастер. И только через два года, когда поступил в оркестр Лундстрема, понял, что играть совершенно не умею. Я по собственной воле отказался от всех своих сольных партий, взял те, что поскромнее, и занимался с утра до ночи.
- Сколькими биг-бендами вы сейчас руководите?
- Наверное, имею право претендовать на то, чтобы попасть в
Книгу рекордов Гиннесса. Я, насколько мне известно, единственный дирижер, который руководит одновременно тремя биг-бендами. Во-первых, это оркестр Олега Лундстрема. Олег Леонидович, к сожалению, уже почти не может выходить на сцену и тем более дирижировать. И вот этот великолепный, с огромными традициями оркестр поручили мне. Впрочем, с подавляющим большинством его участников мне не однажды приходилось выступать на различных площадках не только у нас, но и за рубежом. Кроме того, руковожу биг-бендом Краснодара. Ну и вдобавок я вновь собрал свой прежний коллектив "Мелодия".
- К сказанному стоит добавить, что вы постоянно участвуете в концертах, не связанных с тремя вашими биг-бендами, а также и то, что сейчас вместе с "Мелодией" записываете компакт-диск - джазовые обработки песен из популярных кинофильмов. И одновременно занимаетесь подготовкой четырех концертов(!) в рамках своей юбилейной программы. Как-то не верится, что вам исполняется 70 лет. Откуда черпаете энергию?
- Если кто-то сомневается, что мне 70, могу показать паспорт. Ухожу из дома часов в девять утра, возвращаюсь около десяти вечера. Я привык так жить с самой молодости. Тогда я играл в различных оркестрах, у нас было принято, что, отработав в одном месте, мы бежали репетировать в другое.
- Ваша жизнь описала любопытный круг: сейчас вы дирижируете оркестром Лундстрема, в котором начинали свою профессиональную карьеру.
- Да, в 50-60-х годах прошлого века я играл в нем восемь лет. Меня заметил сам Олег Леонидович и пригласил к себе. Группа саксофонистов состояла из пяти человек, для меня открыли вакансию шестого. Я оказался первым советским человеком в этом коллективе, потому что весь биг-бенд состоял из шанхайцев - наших эмигрантов, живших в Китае и решивших вернуться на родину. Сначала их встретили по-советски: посадили в теплушки и отправили в Казань. А когда вскоре выяснилось, что это оркестр мирового класса, им тут же дали ставки Гос-концерта и переселили в Москву.
- А каким вам сейчас вспоминается Олег Лундстрем 50-х годов?
- Несмотря на проблемы со здоровьем, внутренне Олег Леонидович практически не изменился. Он и сейчас почти такой же, каким я его встретил тогда: добрый, справедливый, с широким кругом интересов. В течение восьми лет, почти ежедневно наблюдая, как он работает, я очень многому у него научился.
- А конфликты между вами возникали?
- Изредка. Вот однажды я - человек по большому счету непьющий - во время наших гостролей в Киеве зашел в какой-то ресторанчик и обнаружил там совершенно неотразимое по вкусу вино. Оно мне так понравилось, что, выпив изрядное количество этого чудесного напитка за обедом, пригласил в этот ресторанчик моих друзей - нескольких ведущих солистов оркестра - и всех напоил. На вечернем концерте мы были в ужасающем виде, и на следующий день, когда наступило отрезвление, все получили выговор. Я тогда играл на виброфоне и, помню, мне все время казалось, что оркестр меня обгоняет.
- Неужели отставали на несколько тактов?
- Ну, это вы махнули! Четверть или восьмушка, но этого вполне достаточно для внутреннего дискомфорта. Спасибо Олегу Леонидовичу, который знал, что за нами грех алкоголизма не водится, и не уволил.
- После оркестра Лундстрема вы создали знаменитый и по сей день ансамбль "Мелодия". Это был единственный оркестр, записавший несколько пластинок с Владимиром Высоцким. Как вы с Владимиром Семеновичем познакомились?
- Это было в 1973 году. Однажды в Доме звукозаписи на Качалова он, уже знаменитый на всю страну актер и певец, подошел ко мне и предложил записать два диска с его песнями. Я, естественно, удивился, ведь в те времена не то что записывать, но даже и исполнять Высоцкого считалось крамолой. Но он уже обо всем договорился и, действительно, вскоре поступил официальный заказ, и руководство Всесоюзной фирмы грамзаписи "Мелодия" выписало нам наряды на запись сорока песен.
- И как вам работалось с Высоцким?
- Володя не был профессиональным композитором, он предоставил нам записи своих песен, которые сначала надо было расшифровать, а затем написать по ним партитуры, а это работа не из легких. Развлекая нас во время долгих и утомительных сессий записи, он брал гитару и пел свои песни. Именно тогда мы впервые услышали песни про польский город Будапешт, про Мишку, которого не пустили в Израиль по пятому пункту, и массу других. Все ждали, когда же будет очередной перерыв, чтобы послушать новые песни. Так он сумел превратить муторную работу в праздник, и когда она закончилась, все очень переживали.
- Дирижируя оркестром Комитета кинематографии, вы познакомились со многими замечательными артистами.
- Мне действительно в этом плане повезло. Я дружил и работал с такими великими людьми, как Андрюша Миронов, Шура Ширвиндт, Миша Козаков, и многими другими. Вот, например, Миша Козаков - человек очень интересный и сложный. Каждый раз, когда мы заканчивали очередную картину, давал себе слово, что больше никогда с ним работать не буду. Но проходило время, и я про это решение забывал, потому что Миша - великий актер и ему можно простить все. Однажды мне пришлось его обмануть. Это было во время съемок "Покровских ворот". В том месте, где Броневой вызывает "скорую помощь" и Хоботова везут в больницу, нужно было написать что-то вроде циркового галопа. Я показал на рояле Мише несколько вариантов, ни один из которых ему совершенно не понравился. Мне же казалось, что варианты удачные, только надо их умело оркестровать. Я записал придуманное, принес в студию. И во время репетиции выдал Мише это за совершенно новую, на днях придуманную мелодию. Он подвоха не заметил.
- Вы и Андрея Миронова обманывали?
- Нет, с Андрюшей мы вечерами пили водку, болтали о жизни. И еще у нас была общая страсть, как и у многих людей в то время, - к музыкальной технике хай-фай. У него были домашние колонки "Инфинити", а у меня - фантастические для того времени "Джи би элы". Правда, когда нашей семье понадобились деньги, я вынужден был их продать. Ну и бывало, что, приняв рюмку-две, мы включали аппаратуру и начинали выяснять достоинства и недостатки наших колонок. Для этого выходили из-за стола и начинали перемещаться по комнате, иногда даже на четвереньках, чтобы послушать, а как в дальнем углу звучат высокие частоты, а как в ближнем - нижние. Жена Андрюши Лариса Голубкина, наблюдая за нами, порой приходила в ужас, ей казалось, что мы допились.
- Как страстного приверженца техники, спрошу: как вы относитесь к использованию в музыке электроники?
- С "электричеством" я работаю очень давно. Мое первое выступление с применением компьютера состоялось еще в конце 1986 года, в Доме культуры Института стали и сплавов. Еще задолго до появления персональных ЭВМ я общался с различными самодельщиками, и у меня всегда были совершенно невероятные для той поры устройства. Памятен один случай. В 1973 году оркестр Геннадия Рождественского в Горьком впервые исполнял Первую симфонию Шнитке, и Геннадий Николаевич пригласил участвовать в премьере ансамбль "Мелодия". По замыслу композитора, симфонический оркестр играл вступление, затем наступала очередь джазового коллектива, который звучал все громче и громче и на какое-то время даже "вытеснял" симфонический оркестр, который ближе к концу, правда, брал реванш... А я в то время как раз начинал экспериментировать с электроникой и играл на модернизированном саксофоне. И когда Геннадий Николаевич послушал, что я делаю на своем электронном "чудовище", он предложил играть соло вместо ансамбля и "бороться" с симфоническим оркестром в одиночку. О том, что эксперимент удался, свидетельствовала бутылка хорошего коньяка, которую дирижер поставил мне в поезде на обратном пути.
- Вернемся к джазу. Последние годы вы играете в основном мейнстрим, а где же творческие поиски и эксперименты?
- Главная тенденция последних лет и у нас, и на Западе, где тоже никаких экспериментов не видно, - это движение в сторону качества. Все сходятся на том, что джаз должны играть профессионалы и так, чтобы их музыка нравилась публике. Джазмены 50-70-х годов упустили один важный момент: они перестали обращать внимание на аудиторию. Вот одна хорошо известная история. Дюк Эллингтон в 50-х годах потерял почти всю свою публику из-за экспериментов по скрещиванию негритянской музыки с симфонической, и если бы не триумфальное выступление на нью-йоркском фестивале в 1957 году, где он сыграл простой блюз, то былую популярность себе Эллингтон, наверное, вернуть бы не смог. Колтрейн со своими экспериментами пришел к тому, что его пластинки перестали покупать... Понимаете, эти новации интересны для музыкантов, но не для большой аудитории.
- Но разве такое своеобразное направление, как джаз-рок, не возникло на ниве экспериментов?
- Джаз-рок появился как раз для того, чтобы вернуть потерянную аудиторию. Публика сначала была взята, концерты собирали громадное количество народу, но, к сожалению, все это продлилось не очень долго. Потому что джаз-рок, кроме ритмов, которые сначала казались заразительными, а сейчас представляются монотонными, ничего нового в музыку не принес.
- Так джаз сегодня жив или нет?
- В симфонической музыке за последние 50 лет тоже ничего нового не появилось. Модерн и авангард безнадежно устарели. Но никто там не говорит о кризисе. То же самое происходит и в джазе. Идет рост качества.
- Джаз - религия очень взрослых людей. А удалось ли вам за свои 70 лет сохранить что-то детское?
- (Смеется). Надо подумать. Скажите, бесконечный оптимизм - это детский признак?
- Отчасти.
- Ну тогда я - ребенок. Ведь я неисправимый оптимист.
