Сегодня в день рождения П. И. Чайковского, завершается 47-й музыкальный фестиваль.
В Международный день танца и "под занавес" фестиваля ижевские зрители увидели одну из самых спорных и трагических трактовок балета "Щелкунчик". Спектакль Пермского государственного театра "Балет Евгения Панфилова" стал еще одним событием программы "Ижевск -Культурная столица Поволжья-2004".
Раскрывшийся занавес ошарашил чернотой сцены, стойкой бара и металлическими каркасами елок-мышеловок. Мы привыкли к рождественской сусальности классического балетного либретто Мариуса Петипа и основательно подзабыли литературный первоисточник -текст Эрнста Теодора Амадея Гофмана. А ведь именно там берет начало минорная тема, отчетливо проступающая в музыке Чайковского сквозь все сладкие мажорные разрешения, -тема раздвоенности, трагичности мира и краткого страшного сна, который увидела главная героиня. Знаменитый пермский балетмейстер Евгений Панфилов почти не изменил партитуры Чайковского для своего балета-фантасмагории. В музыке Петра Ильича он нашел рассказ о Щелкунчике-защитнике любви, который готов сражаться за нее с темной, мышиной стороной человеческой натуры. И если в традиционных балетных постановках один и тот же танцовщик бывает и Щелкунчиком, и Принцем, то у Панфилова их на сцене сразу двое. Принц (Алексей Колбин) -томен, красив, гибок и скульптурен. Он может на коде пролететь через всю сцену тройкой роскошно высоких, "зависающих" прыжков, а в ключевом адажио просто стоять, пока Мари семенит вокруг него на пуантах. Он эгоистичен, как все влюбленные, не сомневается в чувствах героини к себе и лучезарно позволяет себя любить. Щелкунчик (Сергей Райник) -все время в движении, в падении, в судорогах, в фигурах восточных единоборств и брейковских подкрутках.
Он кружит вокруг героини искусителем Дмитрием Нагиевым, ловко прыгает с барной стойки в кучу врагов, как Бэтмэн, и сражается с мышами световым мечом, как джедай. С первых тактов он отчетливо понимает, что Мари выберет не его, а сияющего Принца, но идет своим путем воина до конца.
Чем сентиментальней и трепетней ведут себя на сцене Принц и Мари, тем откровенней демонстрируют свою циничную раскованность их "альтер-эго" -Мышиный Король (Алексей Расторгуев) и Мышильда (Ксения Копылова). Легко читаемые символы -серые мундиры, брюки-галифе и сапоги фрицев, черные очки из "Матрицы". Ленивый танговый шаг, размашистые бежаровские движения, полная невозмутимость маски на лице исполнителей. Их мышиное войско развязно и похотливо -подсветка снизу в упор делает лица похожими на страшные звериные морды.
Во втором акте традиционного "Щелкунчика" во Дворце сладостей начинается бал. Танцуют Шоколад (испанский танец), Кофе (арабский танец) и Чай (китайский танец). Русский танец обычно символизировал леденцы. Классический балет приучил зрителя, что вставной дивертисмент не связан тесно с сюжетом, это такие декоративные поделки, музыкальные антракты, авторские ремарки. Самый известный колдун танца модерн XX века месье Морис Бежар не постеснялся в своей версии "Щелкунчика" заменить арабский танец выступлением фокусника, протыкающего насквозь футляр с танцовщицей, а вместо русского танца дать сценический проезд на велосипеде под красным флагом. У Евгения Панфилова все четыре танца получили роскошное хореографическое решение. Они были связаны в один ассоциативный ряд и замыкались каждый раз нашествием белых толстых крыс-людей, выталкивающих танцоров в кулисы. Испанки в черных шляпах-зонтах мели юбками мостовые зыбкого города Ехо. Китайчата с зонтиками в руках и в широких ярких комбинезонах не то пакемонов, не то телепузиков падали на шпагат. Две русские пары в цветастых подолах лихо отплясывали босиком, а потом партнерши тащили упавших партнеров (как обычно русские женщины мучаются с мужьями по праздникам). Самое сильное впечатление оставил арабский танец: "скованная одной цепью" четверка мускулистых бедуинов с обнаженными торсами, широкими красными юбками и изумительно гибкими руками, сжимающими невидимые мечи.
Вообще, конечно, в спектакле Панфилова было много "приветов" и мужскому эротичному танцу М. Бежара, и танцевально-стриптизным выходкам Р. Виктюка. Традиционный вальс снежинок сначала походил на топтание в очереди замерзших чудаковатых старушек в немыслимо облезлых черных шубенках и стоптанных ботинках. Потом, словно джазовые "старички" из "Карнавальной ночи", снежинки расшалились, стали строить из себя пирамиды и спрыгивать с рук друг друга в немыслимом кувырке. В какой-то момент танцевальной метели снежинки распахнулись отработанным жестом Мадонны и показались голыми. В финале первого акта кордебалет выстроился у рампы, сбросил шубейки и остался в откровенных трико телесного цвета. Публика на пару секунд опешила, потом зааплодировала.
Возможно, кому-то понравилась именно эта шаловливая эротика балета -просвечивающее сквозь костюмы черное нижнее белье, игра с высокими барными табуретами, обнаженные торсы героев и позы Лолиты у героини. Меня же еще раз потряс удивительно сочный, свежий и современный хореографический язык Панфилова, свободно использующий па классического балета. Его герои подбирают слова любви с помощью rond de jambe par terre. Они начинают поцелуй с арабеска. Они дышат одним дыханием, поднимаясь из глубокого плие. И приступают к головокружительным признаниям, переходя на туры. При этом танцовщики виртуозно справляются с быстрыми переходами от классики к модерну. Остается апломб и растяжка, но кантилена переходит в ломаные жесты. Они танцуют то босиком, то в балетных туфлях, то в мягкой обуви. Они кувыркаются, крутят "колесо" и катятся "волной тел". Сложный яркий панфиловский стиль постановки разбивает все каноны и просто завораживает!
Музыкальный республиканский фестиваль имени Чайковского -статусное, знаковое событие. Приятно, что именно он стал ареной культурной дискуссии между классическим и современным взглядом на творческое наследие Петра Ильича.
