Играй, мой баян
Быль
На фестиваль художественной самодеятельности для людей с ограниченными возможностями съехались со всего края. Разместили нас в одной из лучших гостиниц города - "Интуристе". Присматривались друг к другу, рассказывали о своей жизни, обменивались мнениями, радовались, что посетили краевой центр, что было для нас непозволительной роскошью. В приподнятом настроении посетили новый цирк, театр, музей.
Таня Ножкина, кинооператор телестудии, снимала веселых улыбчивых людей, а журналист Иван Васильев говорил ей вполголоса: "Вон ту группу сними, покажи, что они не в обиде на жизнь". В кадре показалась эмблема фестиваля, а под ней, на скамеечках, нарядные дети. В центре сцены на баяне играл темноволосый мужчина. Он пел и подыгрывал себе сам: "Играй, мой баян, и скажи всем друзьям, Отважным и смелым в бою, Что больше жизни Мы Родину любим свою!"
"Вот это да! - удивленно протянул Иван. - Это действительно надо всем показать. Чтобы мужик играл на баяне без обеих кистей рук, такое надо видеть". Они надолго замолчали, думая каждый о своем. Может быть, они постигали трагедию человека и думали: "Не дай-то Бог!" А может, удивлялись. Кто его знает? Если бы человеческую жизнь можно было вернуть, показать как фильм...
Над старой лежневкой стреко- тали сороки. Робкое декабрь- ское солнце трогало кончиком своих лучей покрытые снегом валежины. На продавленную колесами дорогу вышел красавец-лось. Понюхал воздух, тряхнул широкими рогами, скосил влажный коричневый глаз на машину, одиноко стоявшую поодаль. Испуганно фыркнул от внезапности встречи, напрягся, собрался было бежать, но остановился. Человек не двигался. Он стоял на коленях, привалившись лбом к колесу старенького ЗИЛа. Лесной гигант спокойно, с достоинством перешел лежневку и углубился в лес.
Алексей очнулся от холодеющих ног и тупой боли в кистях рук. Опустил глаз на колесо и понял с отчетливой яростью, что он погибает. Никто не сможет ему помочь. Никто. Кричи не кричи, вокруг тайга. Около 10 километров до зимовья: забрасывал груз охотникам из зверпромхоза.
В руках пульсировала тупая боль, а ног он почти не чувствовал. "Сколько же я пролежал тут? - подумал Алексей. - И теплые унты не спасли, мороз-то градусов сорок". Он все еще стоял на коленях, а его руки были зажаты колесом. Даже ругаться не было сил. Вспомнил, как соскользнул домкрат, когда неожиданно ЗИЛок повело в сторону, и кисти рук намертво придавило колесом. Услышал стрекотание сорок. "Падаль, - пронеслось в голове. - Ждете, пока я околею!"
На встречные машины рассчитывать не приходилось. Слишком нелюдимый этот край, и его-то на зимовье посылали редко, а на встречные машины и вовсе надежды не было. Что уж тут ждать? Он в капкане. "Разве только свою лапу отгрызть? - пошутил он над собой и горько усмехнулся. - Ну что ж, раз я, как зверь в капкане, придется стать зверем". Он шевельнул руками. Они едва шевелились. Уже полностью осознал, что кисти не спасешь, надо спасать себя самого. Собравши все силы, резко выдернул руки из-под колеса. Как ни странно, боли не почувствовал, кисти хрустнули, как сосулька под ногой, кожа натянулась и порвалась. От внезапного толчка он опрокинулся набок, от бессилия закрыл глаза. Когда открыл их, посмотрел на руки, кистей не было, одно сплошное месиво. Горькое отчаянье захлестнуло душу. Сгоряча попытался встать и не смог. Лежал в колее на боку и не мог перевернуться. "Как жук навозный", - подумал про себя. Левая нога лежала повыше, с нее он и начал свой медленный подъем. Подтянул к правой, услышал слабый всплеск боли в ногах. "Хорошо, - подумалось, - значит, ноги целы!" Подтянул локти, оперся на них, подтянул колени, выпрямился, стоя на коленках, качался вперед-назад, вперед-назад. Голова закружилась. "Вставай! - сказал он сам себе. - Нечего придуряться! Вставай, я тебе говорю!" Выставил колено, рывком встал, пошире расставил ноги. "Иди! Иди к зимовью!" "Иду", - ответил он сам себе. К зимовью пришел затемно. По- стучал в дверь. "Заходи! - крик- нул кто-то смешливо. - Наши все дома". Он опять постучал, привалился спиной к двери. Еле стоял. Изнутри попытались открыть дверь, толкнули ее посильнее, Алексей уткнулся носом в отваленный от дверей сугроб и потерял сознание. "Мужики, сюда!" - позвал вышедший.
Упавшего Алексея занесли в зимовье. Узнали, заохали, содрогаясь от увиденного.
- Что стоите? Онемели совсем? Несите водку! - закричал старший Степан.
Все как будто очнулись. Притащили алюминиевый таз. Кто-то выплескивал водку, кто-то снимал унты, искали бинты, йод. Кисти рук обмыли водкой.
- Ниче-ниче, - приговаривал Степан, - вроде ноги целы-то, не отморозил. Сейчас медвежьим жиром смажем. Коля, там у меня портянки байковые, давай сюда! Они лучше носков, мягче, а носки поверх наденем. Налейте ему стаканчик для бодрости духа!
Алексей выпил водку молча, как воду. Только после второго стакана собрался с духом и коротко рассказал о случившемся.
- Так, ребятушки, - сделал вывод Степан, - надеяться не на кого, надо срочно везти в поселок. Запаска в машине есть, колесо поставим. Надо волок делать, приготовьте фонарь. Едем четверо, один остается.
Охотники молча стали собираться.
- Но почему, почему? - кричал Алексей. Из уголков глаз на подушку тихо скатывались слезы, он еще не привык к своей потере, перебинтованные руки мягко навевали на мысль о том, что все это временно, что они просто болят. Вот снимут бинты, и все будет так, как прежде. Аккуратные, маленькие для мужчины кисти с длинными музыкальными пальцами перебирают кнопки баяна, и он играет, играет, играет... И тут в нем с внезапной четкостью прояснилось понимание, что этого никогда не будет. "Какое страшное слово "ни-ког-да", - подумал Алексей.
- Я научился громко кричать про себя, чтобы никто не услышал, но до сих пор не могу поверить в случившееся.
Добило известие - от него ушла жена. Пока он лежит здесь, в больнице, она где-то на новом месте устраивает свою новую жизнь.
Пригрезилось веселое смеющееся лицо, шапка светлых кудрей, пикантные ямочки на щеках, стройная фигурка. Ольги больше не было в его жизни. "Но почему?" - билась в сердце не прошедшая обида. "Правильно говорят: одна беда рядом не ходит, - подумал он. - Кто я теперь? Инвалид. Кому нужен мужик без рук? И что ее осуждать. Молодая, красивая, зачем ей калека?" Теплая слезинка скатилась к виску. Понимать все это было пронзительно больно.
- Пропадать теперь, что ли? - успокоил он себя. - Нет уж, хрен дождетесь. Бог сними, с бабами. Это в книжках пишут про большую любовь, а в жизни не всегда бывает по написанному.
- Ну, что, Алеш? - раздался знакомый голос. - Что нос повесил и зерен не клюешь?
- Привет, Коль, - Алексей сел на постели, разместил руки на коленях.
- Да, брат, дела, конечно, хреновые, и говорить нечего, - сказал Николай. - Соберись с силами - ты мужик. Судьбу перестань корить. Может, она тебе, наоборот, дала шанс показать, что ты из себя представляешь. Главное, ты живой, и этим все сказано.
- Да что ты понимаешь? - буркнул Алексей обидчиво. - Живой! А ты знаешь, как легко быть таким живым? Лучше было бы замерзнуть нахрен. И что это за жизнь будет без обеих кистей? Я понимаю, ноги потерять. Но хоть руки что-нибудь делают, а тут...
- Нашел кому завидовать. Безногому! - ответил Николай.
- Вон Ольга, и та сбежала! - сказал с горечью Алексей.
- И скатертью ей дорога. Место освободила для любящей женщины. Жизнь-то, она штука длинная, Бог шельму метит, - ответил Николай. - А что Антон Степанович говорит?
- Что говорит? - повторил Алексей. - Говорит, что на правой руке отделил лучевую кость. Теперь, как заживет, можно будет стопку поднимать!
- И не только стопку. Дорогой ты мой, не только стопку! Опять будешь машину водить, грибы собирать. Начнешь с малого. Одно я тебе скажу, дурные-то мысли из башки выкинь! Ну, давай, Алешка, я поехал. Когда выпишут-то?
- Через недельку обещали.
- Я приеду за тобой. Да, тут маманька моя пирожков тебе передала, ешь, поправляйся, набирайся сил и - вперед!
Он похлопал друга по плечу и ушел. Дома стояла тишина. Слыша- лось сильное урчание воды. "Бачок, зараза, протекает, - подумал Алексей. - Раньше бы все перебрал, наладил, а теперь?" "А теперь, - пропел он вслух, - листья желтые над городом кружатся..."
Подошел к баяну. Поставил его себе на колени. Склонился головой к нему, как к родной душе. Закрыл глаза. В уме проиграл всю мелодию. Потерянные пальцы легко порхали по кнопкам, вели мелодию, не сбиваясь. Ему казалось, что теперь он играет лучше, чем прежде. "Почему бы это?" И тут же сам себе объяснил: не пальцами играю, а сердцем. Погладил розовым обрубком кнопки. Другим растянул меха баяна. Инструмент выдал жалобные, неудобовариваемые звуки.
- Мы еще поиграем, друг мой, баян! - сказал Алексей в пространство. И поймал себя на мысли, что смотрит в окно и впервые за 2 года улыбается. "Достукался, - остудил он сам себя. - Сам себе улыбаюсь, как шизик, и чего улыбаюсь? А может, и надо иногда улыбнуться и самому себе? - спросил он у себя. И сам себе ответил: "Отнюдь, не зазорно".
