О чем мечтают жители города
Обычай загадывать под Новый год желания - при явной бессмысленности этой затеи - до сих пор себя не изжил. Даже самый трезвомыслящий человек, едва в воздухе запахнет хвоей, норовит ну если не всерьез поверить, что все сбудется, то хотя бы сформулировать, чего хочется от жизни, расписать программу-минимум на будущее. Накануне прихода 2005 года от Р.Х. "Афиша" предложила разнообразным жителям Москвы определиться со своими мечтами: каким бы им хотелось видеть свой город. Дизайнеры и модельеры подготовили проекты усовершенствования деталей, из которых состоит московская среда обитания; специалисты в разных областях попытались угадать, в какую сторону будет развиваться город, а эксперты "Афиши" прокомментировали все нижеизложенное в больших интервью.
Что из этого сбудется - бог весть; в любом случае Новый год настает - и значит, что-то будет.
***
Екатерина Деготь искусствовед
Нежелание быть испанцем
- Мечтать, разумеется, не возбраняется в любом городе. Но вот произнеси только "мечтать в Париже" или там "мечтать в Лондоне": о чем мечтать в тамошних мансардах, кроме как о пошлом личном счастье? Потому что они этого достойны.
Но мы не этого достойны. Нам мало. Мечта в Москве - это мощно. Тут личное умножается на неистовство желаний самой Москвы, города текущих слюней притязания. Москва - не "северный Рим" (так, реалистично и скучно, мог бы оценивать себя Петербург), но Рим третий. То есть она видит себя не на географической карте, а в истории: не рядом с Римом первым, а после (и в конечном счете - вместо) него.
Именно за этим притязанием, высшим и сильнейшим (а не за его осуществлением), и едут сюда из провинции. Чеховские несчастные сестры причитают: "В Москву! В Москву! " Но в Москву им надо, чтобы уже оттуда на законных основаниях вожделеть: "В Париж! В Нью-Йорк! " (Они могли, конечно, просто и прозаично переехать из своего недо-Харькова прямиком в Баден-Баден, но тогда было бы упущено как раз желание - то, что предлагает Москва.)
В 80-е годы, а если кто помнит, то и десятком лет раньше (а если совсем уже раньше, то еще при философе Чаадаеве), это желание было катастрофически и грубо не удовлетворено. Москвича изъедала не просто жажда быть под другим солнцем, по-другому одетым, иными продуктами накормленным, иными книгами начитанным, но воля спроецировать все это в прошлое и оказаться рожденным в каком-то совершенно другом месте, где, допустим, не было Толстого и Достоевского (и уж точно - Чаадаева), зато все как-то проще в практическом отношении и больше "по-западному". Недостаточная перспективность такого рода стремлений порождала хроническое отчаяние. Козьма Прутков назвал его "желание быть испанцем". В этом, в принципе, есть что-то подростковое. Подросток, бывает, ненавидит себя и винит в этом родителей, которых он не просил производить его на свет, чтобы потом не выпускать на вечеринку. Парализованный несовпадением с самим собой, он саботирует собственную жизнь. Это называется "комплексы".
Потом, в конце 80-х и в начале 90-х, москвичи начали, как выражались тогда, "выезжать", сталкиваться с другими контекстами. Самым удивительным в этих контекстах была, как сейчас помню, степень довольства местного населения при, во многих случаях, сопоставимости если не экономической, то культурной заштатности, изолированности - или, проще говоря, жопы. Так, оказалось при внимательном изучении, что Греция не имеет абсолютно ничего, кроме мучительно великого культурного наследия, созданного при этом какими-то совершенно иными греками, нежели нынешние. И ничего: веселится без комплексов. Современная Италия тоже уже не производит впечатления страны Леонардо да Винчи, а итальянцы меж тем радуются своей чисто итальянской питательной жизни. Степень провинциальности Финляндии не поддается описанию, что совершенно не мешает тамошним гражданам эффективно действовать в самых разных областях, не заморачиваясь прошлым и не желая быть кем-то другим.
Создавалось впечатление, что желания граждан этих благословенных стран носят если не скромный, то во всяком случае какой-то конкретный характер. Характер пожелания. Поэтому удовлетворить их если не легко, то возможно. Русские же - московские - желания носят характер вожделения, и справиться с ними сложнее, поскольку тут сам процесс не менее затягивает, чем туманный еще результат. Как раз к месту оказались в 90-е теории французских постмодернистов о машинах бесконечного желания, которые якобы действуют через симуляцию разных образов и симптомов этого желания, и нигде в мире эта бодяга не была так популярна, как у нас. Эти теории и сняли наши комплексы.
Оказалось, что это не унизительно - хотеть быть другим; оказалось, унизительно этого не хотеть. Оказалось, что не обязательно при этом становиться кем-то другим (например, пресловутой Европой): достаточно мечтать, но только темпераментно. И не удовлетворять мечты - а превращать их в прекрасные галлюцинации, потому что ничто реальное желания все равно не утолит.
В 90-е годы Москва стала носиться в вихре желаний, походя инсценируя не только свои, но и чужие. Любые. Суши, чатни, "мерседесы", "Гуччи", "Чезаре Пачотти", возможность мгновенного обогащения и еще более мгновенного пулевого ранения (обе придуманные, но думать было так приятно) - все появилось здесь, все поплыло перед глазами, всего захотелось и все было получено, не в реальности, но в форме ярких, сверкающих символов. Выходило не всегда складно, что предоставляло простор для издевательств над вкусами московской мэрии и анекдотов про новых русских. Признаки исступленного желания всегда, если вдуматься, несколько комичны - для наблюдающих со стороны.
Теперь уже смешного мало. В Москве все есть. Москва нарастила из своих желаний настоящую броню зрелых амбиций, сравнимую с той, которая была в сталинские годы, когда лозунгом момента было "возьмем все лучшее у всех народов и культур, а в дальнейшем хоть потоп". Потому-то гостиница "Москва" и не нужна больше, что эта мысль ясна и без ее могучего силуэта. Возможно, снесут и сталинские высотки.
Москва - все еще город мечты, все еще живет в логике символов и симптомов. В плане реальности все немного хуже. Но это ведь всего лишь угол зрения. Один скажет: Москва - это величие масштаба, это армады дорогих машин, это роскошь, огни, сияющие картины изобилия. Другой подумает: масштаб тут главным образом в пробках, за идею того, что перед тобой именно таки роскошь (а не средство передвижения), платишь втридорога, рекламы утомительно много, а огней как раз не хватает там, где разбитые дороги. Один будет радоваться тому, как научилась радоваться Москва, какая она живая, подлинная, молодая. Другой заметит, что ее молодость и нарядность делают ее привлекательной разве что для педофилов, да и вообще нравится Москва лишь тем, кто сам перегрет желанием.
Оба правы. Здесь весело, здесь никто, кажется, не работает, никто не отличается политической грамотностью и социальной активностью. Здесь вряд ли возможна революция - роз или не роз. Москва празднична, высокомерна, недемократична, неполиткорректна. И самодостаточна. Она все еще ждет, что скоро станет модной во всем мире, но довольна и тем, что модна среди самой себя: мы не можем ждать милостей от Европы. И своевольное присвоение себе Европы - гораздо круче, чем законное вхождение в нее, сомнения нет. Мы не очень-то хотим быть испанцами.
Избавление от комплексов, конечно, позитивно. Да, многие жители нашего города не стесняются одеваться излишне нарядно, врываться в рестораны не только по пятницам, никогда не ходить пешком, никогда не ездить в метро, никогда не сидеть за рулем (обилие персональных шоферов и есть источник наших пробок) и - главное - говорить "наш город". Мы уже не подростки. Нас никто не заставляет здесь жить. Мы по-прежнему хотим чего-то еще, но это нас не мучает. Мы знаем, что прежде всего хотим хотеть, в этом-то и есть наше предназначение. Раньше мы комплексовали перед теми, кто доволен жизнью, - теперь это нам кажется странным и достойным сожаления. Вернувшись из странствий, большинство из нас теперь говорит, что "везде все провинциально": в Париже очень, в Брюсселе - без сомнения, да и в Нью-Йорке тоже. Провинциально - с нашей точки зрения - довольство жить в одном отдельно взятом месте, не мечтая о чем-то другом (не провинциально только в Монголии, где другого мира просто нет). В этом смысле Москва предельно космополитична: она хочет всего сразу - и Европы, и Азии, и Америки.
И может быть, когда мы устанем кричать о своих эксклюзивных желаниях, дойдет дело и до удовлетворения простых потребностей. Когда будет сколот лед с тротуаров, зажжется лампочка в подъезде, мы поедем в метро, просто потому что это быстрее, и заинтересуемся реальным положением дел - в том числе и политикой.
***
Стас Жицкий, Сергей Кужавский, дизайнеры студии Open! Design рис.1
- Разделим водоем на квадраты, каждому квадрату - по скамейке, каждой скамейке - по влюбленной паре. Алгоритм прост: у каждого своя Москва, а у каждой влюбленной пары свой пруд.
