Пьеса Кроммелинка в постановке Оренбургского драматического театра
Эта пьеса издевалась над
"ревностью, той ревностью, которая может из человеческой слабости вылиться в страшную, душераздирающую болезнь", - писал о пьесе бельгийского драматурга Кроммелинка "Великодушный рогоносец" Игорь Ильинский, сыгравший главного героя, деревенского поэта Брюно в знаменитом спектакле Мейерхольда начала 20-х годов прошлого века. На дворе решительно устанавливалась новая жизнь, спектакль высмеивал буржуазный предрассудок с такой талантливой напористостью, что совсем молодые Бабанова и Ильинский в одночасье оказались любимцами театральной Москвы. Но вот позади XX век, взваливший на наши плечи такой груз, о котором 80 лет назад вряд ли кто-нибудь мог помыслить. И что нам сегодня "Великодушный рогоносец"? Кому он нужен сегодня с его осмеянием ревности? Других забот мало?
Пьесу Кроммелинка поставил в Оренбургском драматическом театре режиссер Рифкат Исрафилов, оформил художник Тан Еникеев. На сцене - жизнерадостная толпа селян, пестрота красок, полнота и гармония бытия. Брюно в этой толпе - свой и не свой, живой диссонанс, до поры малозаметный. Но приглядеться: выдают глаза, глубокие, страстные, будто мерцающие затаенной тревогой. Выдающийся артист Олег Ханов возраста своего не прячет, его Брюно намного старше горячо любимой жены. Акценты пьесы, конечно, смещаются. Перед нами не юная влюбленность, а поздняя страсть. Ревность, взращенная годами и жизненным опытом, и оттого, наверное, за ревностью этой просматривается нечто иное, глубинное и такое темное, что и заглянуть в эту глубину страшновато.
Что же?
Ханов убедительно обыгрывает фарсовые ситуации пьесы, когда Брюно подозревает Стеллу в неверности вопреки всякой логике и здравому смыслу. Смешно, однако смеяться почему-то не хочется - с того момента, когда затаенная тревога в глазах полыхнула вдруг цветом черным, зловещим. Явившись из воздуха, из ничего, раздирающее душу неясное чувство сконцентрировалось, материализовалось в некую ложную идею, морок, фантом, и идея эта неудержимо повела за собой человека, становясь выше жизни, выше правды, выше любви. Иссушается, искажается душа - одержимому человеку не нужна очевидность и доказательства не нужны. Он уже в своем, иллюзорном мире, в который уверовал свято и который с миром реальным находит все меньше точек соприкосновения.
Ханов играет трагический фарс. Возникшие из пустоты исступление и ярость героя не знают границ. Агрессивно захватывая пространство, они ломают нормальность, магнетически влияют на толпу, которая из веселого сборища жизнерадостных людей превращается в озлобленное стадо, готовое затоптать на своем пути все. Во имя чего? Внятно на этот вопрос никто не ответит. Как объяснить морок, овладевающий человеческой массой? Кому в XX веке удавалось противостоять химерам, ложным идеям, которые выше жизни, выше правды, выше любви?
Атмосфера на сцене преображается из праздничной в гнетущую, мрачную, человеческие лица оборачиваются скалящимися масками, и зловещий их круг все теснее сжимается вокруг "неверной жены" Стеллы. Все теснее и безысходнее - вокруг чистой, ни в чем не виноватой души. То потаенное, низкое, животное, что дремало в селянах и было разбужено неистовой подозрительностью Брюно, обрушилось на юную женщину, которую он любил нежно и трепетно. Только вышло, что химеры оказались сильнее. Наверное, совсем молодой актрисе Наталье Реневой было нелегко выдержать температуру этого спектакля. Но она сумела пройти свой путь - сыграть и безоблачную, счастливую душевную гармонию, и тяжкий надлом стремительно повзрослевшей женщины, брошенной в омут неправедных человеческих страстей и низких инстинктов.
Еще один существенный персонаж трагифарса, созданного Рифкатом Исрафиловым, - писец Эстрюго, помощник Брюно, при том что режиссер отнял у него почти все реплики, и в пьесе-то немногочисленные. Только однажды прорывает этого молчаливого человека - когда молчать было уж вовсе невмоготу. А так - ни слова, только глаза, только взгляд, устремленный на Брюно, - то сочувствующий, то предостерегающий, то на последней грани отчаяния. Артист Сергей Кунин показал нам второе "я" Брюно, его материализованную мятущуюся душу. Эстрюго возникает на сцене в те моменты, когда деревенский поэт сомневается, спорит с собой, и второе "я" мучительно пытается отвратить его от гибельного пути. Случайный выстрел в конце, придуманный режиссером, убивает Эстрюго. Гибнет еще одна человеческая душа, большая, незаурядная, но безнадежно отравленная, погубленная окружающими нас мороками и химерами. Окружающими и живущими в нас.
***
Спектакль "Великодушный рогоносец" был показан на III региональном фестивале "Театральное Оренбуржье-2004". Я был на региональном фестивале впервые - да и не так их много - и убедился, как это плодотворно и нужно, когда за несколько дней перед глазами открывается театральное пространство региона, и становится очевидно, что интенсивная театральная жизнь происходит далеко не только в Москве, и даже не только в Оренбурге, но и, к примеру, в Бугу-руслане, в Орске. Что есть там спектакли, которые заслуживают того, чтобы быть широко показанными, убедительно подтверждают, сколь разнообразна и небанальна сегодня театральная Россия.
