Чудотворная
Криминальный роман
(Продолжение. Начало в номерах за 4, 11, 18, 25 декабря 2003 г., 9, 15, 22, 29 января, 6, 12, 19, 27 февраля, 4, 12 марта.)
- Такая женщина не могла быть сообщницей, - говорил Ясевский. - И Стоян, конечно, не мог допустить в ряды своей преступной шайки такую безалаберную и беспутную женщину, которая сходу могла бы завалить все дело еще до его начала. Прямых улик против нее нет, а есть только косвенные...
Что касается показаний подсудимого Максимова, который заявил, что моя подзащитная угрожала ему ножом на следующий день после святотатственной кражи и произносила по его адресу угрозы расправиться с ним, если он-де не будет помалкивать о краже, то это оговор. Прошу заметить, господа присяжные заседатели, что действующий ныне закон не учитывает и не признает за факт показания одного подсудимого на другого.
- Что же до ее нравственности, - заключил свою речь Ясевский, - то закон за отсутствие нравственной чистоты не карает...
Защитник Комова Ушаков убеждал присяжных, что его подзащитный приезжал в Казань на встречу Смоленской Божией Матери по приглашению Стояна-Чайкина действительно для совершения ряда карманных краж и что деньги, найденные при нем, есть результат его "работы" в толпе богомольцев, а медальон - просто дружеский подарок Чайкина, взявшего крупную добычу.
Приват-доцент Миролюбов старался увести мысли присяжных от причастности своей подзащитной Елены Шиллинг в укрывательстве святотатственной кражи; присяжный поверенный Бабушкин считал недоказанными все обвинения против Максимова в пособничестве его грабежу в Казанском монастыре, пытался вновь вызвать жалость присяжных наличием у бедного чуваша четырех детей, жены и старушки-матери и призывал заседателей и судей при решении вопроса, виновен Максимов или невиновен, припомнить кроткий образ Того, Кто, сделавшись Сам жертвою ужаснейшего из преступлений, сумел простить своих врагов.
Малость полегче было Константину Лаврскому, ибо прямых улик против Захарова у следствия не было изначально.
Он был краток, кажется, сумел убедить присяжных в отсутствии и косвенных улик в причастности сторожа Федора Захарова к святотатственной краже и попросил судей снять тяготеющее над стариком обвинение.
Затем была заключительная речь председателя суда. Говорил Дьяченко проникновенно и просто. Его слушали внимательно: Сергей Викторович был в должности председателя окружного суда почти двадцать лет, причем трижды подряд - чего никогда не случалось ни до него, ни после - избирался городским головой и пользовался огромным авторитетом в городе.
К концу его речи многие дамы в зале хлюпали носиками и прикладывали платочки к глазам.
Подсудимые сидели хмурые. Максимов гляделся совершенным придурком, Кучерова без конца терла платочком и без того покрасневший носик, Комов уронил голову на грудь и, казалось, не дышал, Шиллинг беззвучно ревела и хватала ртом воздух, а Захаров, похоже, даже уменьшился в размерах. Слетела бравада и со Стояна: он сидел неподвижно, изредка бросая быстрые взгляды в зал и явно нервничая.
- Господин обвинитель прав, - словно откуда-то издалека доносился до Стояна голос председателя суда. - Через час мы все покинем этот зал и встретим на улице ожидающую нас толпу людей, мы встретим ожидающих нас домашних, и все они зададут нам вопрос всего русского народа: "Где же первообраз явленной чудотворной иконы нашей Казанской Божией Матери, заступницы рода христианского?".
И, низко понурив головы и безнадежно разводя руками, мы не сумеем ответить им...
Сергей Викторович низко опустил голову, сел и проговорил:
- Раздайте присяжным заседателям вопросные листы...
Приговор оказался сравнительно милостивым.
Приговор суда
Вследствие обвинительнаго решения присяжных заседателей крестьянин Варфоломей Андреев Стоян, 28 лет, и крестьянин Ананий Тарасов Комов, 30 лет, приговорены к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжныя работы: Стоян на 12 лет, а Комов на 10 лет. Николай Семенов Максимов, отставной младший унтер-офицер, приговорен к лишению всех особых, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и воинского звания и отдан в исправительныя арестантския отделения на 2 года 8 месяцев. Мещанка Прасковья Константинова Кучерова, 25 лет, и мещанка Елена Иванова Шиллинг, 49 лет, приговорены к заключению в тюрьму на 5 месяцев и 10 дней каждая. Мещанин Федор Захаров оправдан.
Выслушав приговор, Стоян и другие подсудимые поклонились судьям и присяжным заседателям.
Публика вышла из зала суда в подавленном состоянии...
В декабре 1904-го...
"Истинно православное лицо", смотритель Казанского Александровского ремесленного училища Владимир Павлович Вольман ходил гоголем.
Его все знали, незнакомые люди здоровались с ним за руку, а третьего дня какой-то седой генерал, может, даже и их высокопревосходительство, пожимая руку, горячо благодарил за патриотизм и величие духа.
Его узнавали люди и из самых низов, и когда он проходил мимо дешевых номеров или ночлежных домов, скажем, в Мокрой слободе, то слышал позади себя:
- Вон он, наш пошел, дай ему Бог здоровья...
Его всюду приглашали; дворянский и купеческий клубы избрали его своим непременным и действительным членом, и многие дома, где бы его ранее не пустили дальше порога, радушно раскрыли перед ним свои двери.
Один раз его пригласил даже специальным курьером Казанский губернатор Петр Алексеевич Полторацкий, тайный советник и камергер Двора Его Императорского Величества.
Был господин Вольман и на обеде, даваемом казанским дворянством в честь отъезда из Казани их высокопревосходительства тайного советника Полторацкого, назначенного членом Государственного Совета.
Словом, это была, несомненно, слава...
Стипендия имени Вольмана
Первое указание на похитителей чудотворной иконы Казанской Божией Матери, как известно, дал смотритель Казанского ремесленного училища - г-н Вольман.
Г-жа Елена Степановна Тарасова находит, что общество должно так или иначе выразить свою признательность г-ну Вольману, и предлагает "добрым христианам" основать в ремесленном училище стипендию имени Владимира Вольмана. При своем письме г-жа Тарасова приложила один рубль...
А казанский полицмейстер Павел Борисович Панфилов продолжал получать ежедневно письма с сообщениями, заверениями и предположениями о месте нахождения чудотворной. На судебном процессе хоть и было доказано проведенными экспертизами, что икона сожжена, но ни один из подсудимых в том не сознался, а значит, как считал рядовой обыватель и кое-кто из духовного и светского начальства, оставалась надежда, что икона цела.
И Павел Борисович - а что делать? - был вынужден "реагировать" на все эти письма, даже самые нелепые, и искать икону там, где ее никогда не было.
Вконец измученный этими глупыми поисками несуществующей - он-то в этом нимало не сомневался - иконы, Павел Борисович подал прошение о переводе...
Правительственный вестник
Приказом по Министерству внутренних дел, согласно прошению, причисляется к министерству казанский полицмейстер, коллежский советник Панфилов.
Прошение Павла Борисовича, конечно, приняли и причислили к МВД, но до предоставления новой должности оставили исполняющим обязанности казанского полицмейстера. И все вернулось на круги своя.
Знакомые глаза
До нового, страшного смутами и бедствиями 1905 года Стоян просидел в одиночке Казанской городской тюрьмы, и словосочетание "тюремный замок", используемое в официальных бумагах, как нельзя больше подходило для сего заведения.
Расположенная на небольшом плато Кремлевского холма, вдали от всех городских строений, тюрьма имела несколько зданий, образующих собой закрытый периметр с небольшим двориком внутри. Дворик служил местом переклички осужденных и прогулок, длившихся всего четверть часа, ибо выводили на прогулку человек по двадцать, а число тюремных сидельцев доходило до трехсот человек. Поэтому гуляли и дышали воздухом по очереди. Имеющие двухсотлетнюю историю здания тюрьмы были огорожены высоким каменным забором около двух аршин, весьма похожим на крепостные стены, так что тюрьма действительно походила на средневековый замок.
После рождественских праздников Стояна отправили в Московскую центральную тюрьму, где он узнал, что ростовские легавые дожали его похождения в Ростове-на-Дону в июле 1903 года и ему опять грозит суд.
А в начале мая его привезли этапом в город Таганрог.
По Казани (беглыя заметки)
11 мая 1905 г., среда
Лицо, только что прибывшее из Таганрога, сообщило нам некоторыя небезызвестныя для казанской публики подробности по делу Стояна-Чайкина - похитителя чудотворной иконы Казанской Божией Матери.
Варфоломей Стоян, кроме святотатственно-дерзкой кражи глубокочтимой всею православною Россиею святыни, совершил еще несколько уголовных преступлений.Наиболее крупное из них - покушение на жизнь полицейскаго в июле месяце 1903 года в Ростове-на-Дону.
Обстоятельства этого дела не сложны: Стояна выслеживала ростовская полиция; застигнутый ею в одном из притонов, Стоян бежал, отстреливаясь из револьвера, одна из пуль которого угодила полицейскому в руку.
На суде (дело разбиралось на днях в Таганроге выездною сессиею Новочеркасской судебной палаты) Стоян держал себя весьма непринужденно.
Он все время покручивал выхоленные усы, защитника у него не было, он пожелал защищать себя сам.
По совокупности преступлений Стояну Новочеркасская судебная палата "надбавила" еще один год каторжных работ - итого: тринадцать лет каторги.
Когда Стояна заковывали в цепи, чтобы вести обратно в тюрьму, он заметил, что оковы на ногах хоть и щелкнули замками, но один, на левой ноге, закрылся не полностью.
Варфоломей мельком глянул на конвойных. Один, пожилой солдат, начавший службу, верно, еще при Александре Освободителе, обязанности свои знал назубок и делал все по уставу: стоял чуть поодаль, реплики Стояна пропускал мимо ушей и имел на затылке третий глаз.
А вот второй конвоир служил недавно, был молод и во все глаза смотрел на Стояна - фигура-то была известная по всей России, знаменитость, можно сказать.
- Что, братец, тяжела служба-то? - спросил его Стоян дружелюбно. - Небось, шпыняют все кому не лень?
- Дык-ть, - начал было молодой, да осекся, встретившись с суровым взглядом пожилого.
- Вот-вот, - весело глядя на старого служаку, добавил Стоян. - Цербер на цербере. Ничего. Скоро наша возьмет.
- Твоя-то возьмет в конце семнадцатого, не раньше, - нарушил вдруг устав пожилой конвоир, - ежели, конечно, зараньше от чахотки не загнешься.
- Ба, папаша, да ты говорящий. Я вот раньше, когда в Казани проживал, попугаев держал говорящих, вроде тебя. Такие же безголовые...
У здания суда толпились зеваки. Полицейские у входа едва сдерживали напиравшую толпу.
Стоян мельком обвел охочую до зрелищ публику, встретился со знакомыми глазами, отвел взгляд.
- Значит, папаша, служишь отечеству и царю-батюшке на совесть? Ну и много ль ты наслужил, до какого чина дослужился, какой марки фортепьяно в твоей гостиной?
- Р-разговорчики! - закричал на Варфоломея конвойный.
В это время в толпе произошло какое-то движение. Цепь полицейских, сдерживавших натиск толпы и образующих коридор от крыльца здания суда до коляски, в которую должны были усадить Стояна, порвалась.
- Караул! - визгливо, по-базарному закричали в толпе. - Грабют!
Варфоломей ударил скованными руками пожилого стражника в лицо, сбив его с ног, резко присел, освободил от оков левую ногу и бросился в толпу. Все это произошло так быстро, что молодой конвойный так и застыл столбом, оторопело глядя на исчезающий в толпе бритый затылок Стояна.
Первым бросился за Стояном очухавшийся от удара пожилой стражник. За ним, опомнившись, рванули через мятущуюся толпу молодой и еще несколько полицейских.
Варфоломей продирался через людей, будто шел сквозь густой лес, не разбирая дороги. Гремели при каждом шаге цепи на ногах, не слышно их было только ему одному. Время от времени он замечал знакомые глаза; они вели его через толпу к углу Николаевской улицы, где стояла одинокая пролетка.
Невесть откуда появился конный наряд полицейских, взяв весь уличный квартал в кольцо.
Кольцо сжималось. Сзади натужно дышал почти в затылок догоняющий его служака.
Знакомые глаза исчезли. Варфоломей вытянулся, пытаясь найти их в толпе, и увидел, что к одинокой пролетке подходят высокий мужчина и женщина под темной вуалью. Женщина остановилась, повернула голову в его сторону и... Стоян повалился на мостовую. Крепкие руки повернули его на живот, прижав лицом к грязному булыжнику.
- Ша, паря, побегал и будет, - услышал он усталый, с придыхом голос старого служаки. - Лежи таперича смирно, а не то я тебе все ребра поломаю.
- Понял, папаша, не дурак, - прохрипел Варфоломей и прикрыл глаза.
