С другом-якутом Санькой Лопатыревым мы валили лес, строили мосты на трассе Байкало-Амурской магистрали в Забайкалье. Его в нашем ленинградском отряде прозвали "тридцать три несчастья". Потому что преследовали они Лопатырева буквально на каждом шагу.
...В бамовском вагончике, обогревавшемся буржуйкой, забилась печная труба, выведенная на крышу. И Сашка придумал, как ее прочистить. Залез на вагон, плюхнул в трубу банку солярки. Стал ждать, когда оттуда вылетит скопившаяся сажа. Как затем выяснилось, инженерный расчет оказался правильным. Только вот немного выдержки не хватило рационализатору. Солярка залила огонь, и дым пошел вовнутрь, а не наружу, заставив всех нас мигом выскочить из вагончика. Лопатырев стоял на крыше, виновато разводя руками. Затем наклонился и заглянул в трубу, чтобы посмотреть, в чем дело. Сильный выхлоп смел Сашку с верхотуры. Опомнился внизу - на снегу, весь черный от копоти, с обожженной бородой, которую старательно отращивал несколько месяцев. Долго еще потом мазал лицо гусиным жиром...
...Как-то мы с ним не успевали попасть до ночи домой - в наш лагерь на 201-м километре трассы Уоян - Чильчигир. Заночевали в тайге. Расчистив снег, разожгли костер. Соорудили нудью - хитроумную придумку таежных охотников, в которой два лиственничных бревна-сухостоя, плотно прижатые один к одному, сгорают не сразу, а долго-долго, отдавая тепло ровно и экономно. Наломали кедрового лапника и улеглись на нем.
До утра можно было спать спокойно. Но пришлось подняться раньше. Ночью Сашка все придвигался и придвигался к огню, пока в нем не очутился.Когда прогорели подошвы валенок и начали гореть носки, заорал благим матом. Обмотав ноги своим и моим шарфами, сунул их в протлевшую обувь. К полудню дошли до лагеря. Больше месяца он мазал гусиным жиром конечности. То ли обожженные, то ли обмороженные. Не понять.
Однажды устроил отряду угощение. Аккурат перед новогодним праздником. Встречали тогда "две семерки" - год 1977-й. В отряде, вообще-то, действовал сухой закон. Якут, однако, сумел убедить всех в том, что брагу можно не считать алкоголем. И мы, мол, не нарушим данный ленинградскому комсомолу обет, если в Новый год опрокинем по кружке русского народного напитка. Никто особо его не переубеждал, потому что мы, оказывается, люди слабые.
Брагу завел в классическом сосуде - молочной фляге. "Безалкогольный" напиток "выигрывал" в тепле - на табурете возле печки-буржуйки. Итак его Сашка довыигрывал, что как-то ночью бражка, сорвав крышку, выметнулась из фляги. Табурет очутился в одной стороне вагончика, сосуд - в другой.
Мы долго приводили жилье в порядок. Стирали постели, одежду. Благо не надо было греть воду. Набирали ее из теплого радонового источника. Лагерь находился на Горячих Ключах. Так называлось место на 201-м километре трассы, по которой на Байкало-Амурскую магистраль доставляли грузы.
...Через пару дней встречали Новый год. В пропахшем, как пивной бар, вагончике. За небедно накрытым столом. Но без алкоголя. Пили крепкий индийский чай. Без сахара. Потому что весь его запас Сашка извел на брагу.
Ко всем этим историям, постоянно с ним случавшимся, мой друг-якут относился совершенно спокойно. Во-первых, никогда ничему не удивлялся. Во-вторых, воспринимал все как должное. А однажды признался, что иначе и быть не может - из-за генов, передавшихся ему от отца и деда. Рассказал массу происшествий, случившихся с его предками, из-за чего всю его родню из поколения в поколение прозывали не иначе как "тридцать три несчастья".
- Такой вот я, Володь, непутевый, - жаловался мне, отчаянно вздыхая, Сашка.
И вот этого непутевого любила замечательная девушка, наша повариха Таня Старикова - комсомолка, спортсменка, студентка заочного факультета журналистики Ленгосуниверситета. А Сашка тоже любил ее, без памяти просто.
Когда часть отряда перебросили на строительство Северомуйского туннеля, он бегал к ней на свидания - за двести километров! Иногда, правда, удавалось добраться на попутках, но большей частью пешком - по тайге, в сорокаградусные морозы, в метель и в слякоть.
Вся трасса завидовала якуту. По-доброму, конечно. К чувству обоих относились как-то очень благосклонно и даже трепетно. Никто не смеялся, не ехидничал, как это бывает в коллективах, где в основном одни мужики. И любовь у них была, как в кино.
...Через много лет я увиделся с Лопатыревыми в Ленинграде. Проездом. Встречали они меня на Витебском вокзале: Сашка, Таня и Сан-Саныч - их сын. Крепкий малыш, точь-в-точь Лопатырев-старший, протянул руку для приветствия. Я заметил помятость на тыльной стороне ладони. Словно родимое пятно...
- Что с рукой? - спросил у младшего Лопатырева.
- Да ничего, дядя Володя, - смущенно улыбнулся он. - Это мы с папой чай "по-бамовски" заваривали. И я нечаянно котелок опрокинул.
Я вопросительно глянул на Татьяну. Она в ответ лишь руками развела...
